переселился из Германии. Вернее, из Баварского королевства, все еще бывшего в то время – в начале пятнадцатого века – герцогством. Баварские традиции, судя по немногим оставшимся ей на память вещам, фотографиям и собранным по крупицам свидетельствам очевидцев, сохранялись в семье Натали, как минимум, до времен ее отца с матерью. Много позже, когда ею уже не помыкали дома, не унижали в гимназии и не напоминали ей – как бы ненароком, но всегда и всюду с вполне очевидным выражением глаз, что она «бедная сиротка», Натали специально занялась изучением баварского диалекта общенемецкого языка, культуры и обычаев этой далекой солнечной земли и даже научилась готовить некоторые блюда из невероятно богатой и разнообразной баварской кухни, в чем-то очень немецкой, а в чем-то не уступающей итальянской и французской. Впрочем, и по-шведски она говорила без акцента, но это уже совсем другая история. По-шведски говорили в доме, где она выросла.
Отмахнувшись от этих воспоминаний – неуместных в нынешних обстоятельствах, да и не актуальных уже, если честно, – Натали встала с кровати и принялась за утренний туалет. Натали вышла из ванной комнаты, завернутая в огромное мохнатое полотенце, обмотав голову наподобие тюрбана другим, меньшим, и остановилась посередине спальни.
«Вот черт! А во что же я оденусь?!» – Но испуг оказался совершенно излишним. Кто-то позаботился забрать ее вещи из квартиры на Васильевском острове и доставить сюда.
«Превосходная логистика! – отметила Натали, одеваясь. – Просто безупречная».
Между чулками и бюстгальтером она выпила немного коньяка, и еще чуть-чуть – между жакетом и полусапожками. Так что в гостиную она вышла, имея сносное, то есть почти хорошее настроение и желание съесть все, что найдется в доме.
– Доброе утро, фройляйн! – поздоровался с ней по-немецки стройный молодой человек с лицом кинолюбовника. Парня этого Натали в окружении Генриха еще не видела, но подозревала, что не знакома с абсолютным большинством его людей. – Завтрак?
– Вы?..
– На данный момент слуга за все! – улыбнулся мужчина. – Меня зовут Франц, и я вестовой господина полковника. Итак? Вы голодны? Плотный завтрак с мясными блюдами, лёгкий? Кофе, чай? Увы, мадемуазель, но я все еще не знаком с вашими предпочтениями.
– Все, что вы сможете предложить, и еще немного! – улыбнулась Натали.
– Овсянку? – осторожно предложил Франц.
– Великолепно!
– Яйца всмятку?
– Три, но лучше вкрутую.
– Тосты?..
– Белые… – мечтательно произнесла Натали.
– Варенье…
– Разумеется! А какое, кстати?
– Из таких вот круглых ягод, – неуверенно показал Франц. – Они похожи на маленькие арбузы.
– Это крыжовник. Как кстати! Я очень люблю крыжовенное варенье! А масло у вас есть?
– Обижаете, фройляйн! И масло, и сыр, и молоко.
– Тогда тащите все, если вам не трудно, и большую чашку чая, пожалуйста! А где, к слову, полковник?
– Он в кабинете, разбирает почту. Завтрак я подам в столовую через четверть часа.
– Спасибо! А… Я могу пройти к полковнику?
– Разумеется, мадемуазель! Отчего же не пройти? Господин полковник никаких распоряжений по этому поводу не оставил.
– Тогда, я зайду? – она вдруг почувствовала неуверенность.
– Все, что будет угодно, мадемуазель!
«Ну, и черт с ним!» – она подошла к двери в кабинет и, помедлив самую малость, взялась за бронзовую ручку.
– Доброе утро! – сказала она, входя.
– Полагаешь, доброе? – Генрих сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги, подозрительно напоминающие страницы уголовного дела. Слева и справа от него располагались на столе стопки старых картонных папок, на полу около стола стояли открытые картонные коробки с архивными знаками и надписями на стенках.
– Впрочем, извини! – повернулся он к ней. – Доброе утро! Выспалась? Позавтракала?
– Что это? – кивнула она на коробки и папки.
– Куча дерьма, – самым серьезным тоном ответил Генрих. – Читаю, и скулы сводит от омерзения, и все время хочется вымыть
