– Предлагаете перейти на «ты»?
– Нет, не думаю, – полковник вернулся к холодильнику. – Ага! Вы ведь не будете возражать против горчицы? Дижонская… Вполне. Да, на «вы», я полагаю, но по имени. Как вам такой вариант?
– Передайте мне, пожалуйста, горчицу, Генрих!
– Вот, пожалуйста!
– Вы очень любезны.
– А вы нет, Натали! Испортили мне хорошее пальто и пиджак заодно. Теперь стыда не оберешься, пока новые покупать буду. Мало что выглядит ужасно, так еще и алкоголем за версту несет. Вы из чего стреляли?
– Из «люгера».
– Из «восьмерки»?
– Да, восьмой номер.
– С пятнадцати метров… А ничего так, – полковник прожевал кусок студня и потянулся за булкой. – Это ничего, что я разговариваю за едой? Не интеллигентно, я знаю, но учитывая обстоятельства… Из «люгера» с пятнадцати метров. Не иначе как все мученики и святые угодники за меня хором просили. Восемь граммов – не шутка.
– Вам повезло, – Натали старалась контролировать речь – содержание и произношение, – но не знала насколько успешно с этим справляется. Мало того, что захмелела, выпив уже граммов триста водки, натощак и с морозу, так еще и «отходняк» начался, и трясло ее совсем не по-детски. Не по-девичьи, одним словом, трясло. Не от страха. От осознания последствий.
– Вот и я о том же. А хват двумя руками вам кто ставил?
– Генрих, вы не обижайтесь, пожалуйста, но я своих не сдаю, даже если сейчас пью с вами водку.
– Это если по почкам не бить и голову в ведро с водой не окунать. – Он смотрел ей прямо в глаза, а глаза у полковника были серые, внимательные, и от них веяло стужей. – Но это не ко мне. Я вас из интереса спрашиваю, так что – не хотите, не отвечайте. Но мне казалось, что в пределах разумного вы мне кое-что могли бы и рассказать. Все-таки я не Кейн, и, следовательно…
– Получается, меня подставили.
– Возможно, – согласился полковник, – но, скорее всего, вы уж не обижайтесь, Наташа, им до вас и дела нет. Вы, как и любой исполнитель вашего уровня, пешка, расходный материал.
«Пешка…» – забавно, но с такой точки зрения она ни на себя, ни на кого другого из боевки никогда не смотрела. Просто не видела такой возможности. Но вот слова прозвучали. И, разумеется, они вызвали протест. Однако протест – всего лишь первая реакция, за которой обычно и приходит понимание. Или не приходит.
– Налейте мне еще.
– Правильное решение. Так что? Можно полюбопытствовать или никак нельзя?
– Любопытствуйте, – она откусила слишком большой кусок бутерброда с колбасой и на некоторое время замолкла, но и полковник не спешил. Ел свой холодец с горчицей, жевал, смотрел в темное окно, выходившее на двор-колодец.
– Ревтрибунал Центрального района, это что? – спросил, даже не обернувшись.
– Эвфемизм, – проглотив последний кусок, ответила Натали. – Решение руководства, как всегда. Или инициатива снизу. Так тоже случается, но не в вашем случае.
– Любопытно. Ну, а партийная принадлежность? Или вы, Наташа, вольный стрелок?
– Наемница?! – вскинулась Натали. От оскорбления даже в виски ударило, и перед глазами закачалась кровавая марь.
– Полагаете, быть наемником оскорбительно? – все-таки обернулся, лицо серьезное, глаза чуть прищурены.
«Он так целится, – поняла она, несмотря даже на алкогольный туман, начавший заволакивать сознание. – Он близорук. Но не серьезно. Видит прилично, но, когда стреляет из винтовки…»
– Я своих партийных взглядов не скрываю! – Откуда взялся гнев? С чего вдруг, и куда ушел? Отчего?
– «Набат»! – буркнула раздраженно и оперлась рукой о стол. Комната плыла, вращалась и нагревалась от вращения. Становилось жарко. Струйка пота скатывалась с виска, еще одна – торила дорожку вдоль позвоночника, где-то в районе застежки бюстгальтера.
– Разъясните, если не затруднит, – полковник пыхнул только что закуренной папироской, выпустил облачко сизого дыма. – Я, видите ли, с российскими реалиями знаком весьма поверхностно, так что…
– Что такое ФАР знаете?
– Федерация анархистов России?
– А говорите, не разбираетесь! – Натали вдруг ужасно захотелось курить. Иные дни и не вспоминала о табаке, а сейчас, как
