полную силу, сейчас, едва вспомнились те горестные дни.
– Генрих!
Похоже, он надолго задумался, вспоминая тот день, переживая его заново.
– Извини!
– У тебя было такое лицо…
– Плохие воспоминания, знаешь ли, – извинился он. – Думал, забылось уже, не болит, а оно вдруг разом, как полыхнет! – Генрих залпом выпил старку, налил еще и выпил почти без паузы, не успев даже по-человечески вздохнуть. – Извини! Так о чем я говорил? Про степь? Про Заитилье весной сорокового?
– Оставь! – она встала, шагнула навстречу. – Забудь! Неважно! То есть нет! Ну, что я горожу! Важно! Но…
– Я понял, – кивнул Генрих и поднял руку ладонью вперед, останавливая порыв женщины. – Но давай уж, я тебе эту историю расскажу до конца. – Он налил себе еще, в висках стучало, и в горле то ли ком встал, то ли спазмом сдавило. – Сейчас…
Взял еще одну папиросу, закурил, вдохнул дым, показавшийся вдруг сухим и горьким, как вкус пустыни, задержал дыхание и не дышал, пока не повело голову.
«Вот так!» – виски отпустило, но зато в ушах поплыл тихий звон, словно кто тронул осторожно серебряные бубенцы в уборе тройки. Не здесь, не рядом, где-то в отдалении…
– Я шел с уголовными, а не с политическими. Вот в чем фокус. Неприятно, но, как выяснилось, не смертельно. – Рассказывать стало тяжело, хотя, казалось бы, чего уж теперь! Четверть века прошло, и все, что осталось в прошлом – руины, поросшие…
«Ну, чем там все это порастает? Быльем? А былье – это что, фигура речи или сорная трава?»
– Уголовники народ тертый, жизнь знают не понаслышке. Они быстро уяснили, что слабины не дам и спуску – тоже. Отстали. Что с меня взять? Опасный тип, Наташа, убийца или кто похуже. Одним словом, разжалованный офицер. Я не знал тогда, что и звание, и ордена – все оставалось при мне. Ведь генерал-майором являлся не какой-то там выдуманный из-за паранойи Константина Павловича Шершнев, а князь Степняк-Казареев, и ордена – все до единого – принадлежали тоже князю. Однако мне никто этого не объяснил, и зря, между прочим. Но что сделано, то сделано. А в тот день я получил на руки официальное извещение, что жена покинула меня и фамилии моей более не носит.
– То есть она ушла от тебя, когда ты… Постой! Формальный развод? Отказалась от титула? Я правильно тебя поняла?
– Что тебя удивляет?
– Зачем? – Похоже, даже такая умная женщина не всегда сразу ухватывает суть вещей. Или все дело в том, что Наталья влюблена?
«В кого?! – возмутился он собственной наивности. – В меня?! Экий вы, батенька, романтик! Ей-богу, идиот!»
– Ей что-нибудь грозило?
Ну, вот, а теперь Наталья пыталась найти Ларисе оправдание. Вполне легитимная попытка, к слову сказать. Он и сам первым делом подумал…
– Я думал, что грозит, – сказал Генрих вслух, – но все равно, был… Как бы это сказать мягче? Огорчен? Да, пожалуй. Но не в этом дело. Буквально в тот же день – совпадение или нет, не знаю до сих пор – ко мне подошел один уголовник и передал письмо с воли. Его за большие деньги переслал мне прямо на этап единственный остававшийся у меня настоящий друг.
– Иван?
– Нет! – покачал головой Генрих. – Не Иван. Но имя этого человека мы называть вслух не станем. Сама знаешь, есть вещи, для которых нет срока давности. Слушай дальше, и все поймешь. Так вот письмо… Весьма сдержанное, следует отметить. Осторожное. Написанное так, что попади оно в чужие руки, не вдруг поймешь даже, кто его писал, мужчина или женщина. Но дело не в форме, а в содержании. Из письма я узнал, что император сильно гневается и никого не хочет даже слушать. Заступников моих гонит прочь, а такие, к слову, нашлись. Немного, но были. И одной из них, как и следовало ожидать, оказалась моя покойная матушка. Он ее выгнал прямо из-за праздничного стола. Отмечали Рождество… Говорят, вел себя по-хамски… Но это уже совсем другая история. Друзья мои – многочисленные, как мне помнилось, – ничем себя, однако, в создавшейся ситуации не проявили. Притихли даже те, кто не в опале, кое-кто съехал на воды или в дальние имения. Иван подался от греха подальше в Баден-Баден. Что же касается моей жены, то по уверению автора письма, развод был необходим, чтобы выйти замуж за Берга, а Федор, просто чтобы ты оценила ситуацию, являлся начальником штаба моей бригады и по совместительству старинным другом…
– Вот же б…дь!
