исполнении… Бежал и не оставил его величеству ни малейшего шанса дать отбой. Вот теперь, действительно, все. Что скажешь?
– Ужас какой! – Наталья подошла к нему и сделала нечто такое, чего он от нее совершенно не ожидал: опустилась на пол рядом с ним, прижалась к ногам, положила голову на колени. – Бедный, бедный Генрих, – шептала она. – Мерзость-то какая! Шутник… Вша! – она подняла вдруг голову, остро взглянула Генриху в глаза. – Неужели ты не понимаешь, Генрих, ведь это квинтесенция монархии!
– А демократы наши лучше?
– Есть другие пути…
– Есть, – согласился Генрих, – но ты не обижайся, Тата, анархисты здесь ни при чем. Ни одна из ваших схем не жизнеспособна. И ты это знаешь, так что и спорить не о чем.
– А ты? – спросила, не отводя взгляд. – Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
– Иди со мной, увидишь.
– С тобой…
– Со мной, Тата. Со мной, значит, вместе. Возможно, не слишком романтично, но зато надежно. Что скажешь?
– А куда я денусь? С поезда на полном ходу прыгать не стану. Так, наверное.
– И, слава богу! – Генрих поднял ее с пола, обнял, не считаясь с ростом. Поцеловал. И ему было глубоко наплевать, как это смотрится со стороны. Сам он окончанием разговора остался доволен. Это главное.
То, что Генрих не договаривает, рассказывая Натали историю своего кошмара, она поняла почти случайно. Уловила тень сомнения, промелькнувшую вo взгляде, нотку умолчания в одной из реплик, игру желваков, вдруг проступивших на скулах… Увидела, отметила, но не удивилась и не обиделась. Сама не была искренна до конца, – просто не могла и не умела – и от других не ожидала откровенности такого рода. Тем более, от Генриха, и уж конечно не при изложении этой дикой истории.
А история, и в самом деле, оказалась в своем роде выдающаяся. Ничего подобного Натали услышать не ожидала, даже представить себе не могла. И тем не менее услышала.
«Да, Генрих, круто с тобой судьба обошлась…»
По большому счету, все сходилось. Князья Степняк-Казареевы – древний и славный род, а Итиль впадает в Хазарское море. Одним словом, трюизм[42], общее место, банальность, но в том-то и суть. Знание общих мест способно обмануть в частностях. Это с Натали, собственно, и случилось. В курсах русской истории – хоть в гимназии, хоть в университете – Степняк-Казареевы упоминались часто. Они были намертво вписаны в историю империи, захочешь – не вычеркнешь. Десятки имен. Генералы, министры, послы… Фавориты и мятежники, но никогда не фигуры умолчания. Натали особенно хорошо помнила четверых представителей рода. И первой, разумеется, являлась Анастасия Степняк-Казареева, вышедшая замуж за голландского короля Генриха в тысяча шестьсот каком-то году и в качестве королевы-регентши – Амалии Фландрской – правившая Нидерландами в один из самых драматических моментов истории – в ходе долгой, длившейся почти девять лет, кровопролитной, но победоносной войны с Англией. А лет за полтораста до Анастасии отметился в истории ее прапрадед – воевода русского войска Петр Степняк-Казареев, второй после своего отца Яркая Мурсы носивший княжеский титул. Он разбил немцев под Мемелем и обеспечил на годы вперед западную границу Русского государства. Еще двое Казареевых прославились в восемнадцатом веке. Оба – Борис и Федор, отец и сын – стали генерал-фельдмаршалами и в историю вошли как ловкие и беспринципные фавориты, злостные интриганы, жадные до славы и денег воры, но при том блистательные и удачливые полководцы. Таковы были князья Степняк- Казареевы, и если не знать, что род этот не пресекся, как некоторые другие, не менее известные и знатные, то и вопросов по поводу нынешнего носителя титула не возникнет. Никто же не станет интересоваться, кем нынче служит потомок князей Белозерских. Вот и о Казареевых Натали никогда не слышала. Не говорили о них на ее памяти, и, видно, не только на ее.
Понятной становилась и реакция общества на публичное появление Генриха, да еще и в сопровождении баронессы Цеге фон Мантейфель. Одни – кто помоложе или недавно в Свете – его просто не знали. Новое лицо. Возможно, заслуживающий внимания человек. Какой-то полковник, но в компании с Натали – никак не случайный гость. Случайных в обществе и не бывает. Но вот другие, те, кто знал Генриха в прошлом – пусть это и было всего лишь шапочное знакомство – они должны были испытывать нечто похожее на то, что Фестингер назвал когнитивным диссонансом[43]. Они знали, кто он такой, но, с другой стороны, для большинства из них он давным-давно являлся покойником. Что стало с опальным князем, никто не знал, и вопросом этим не задавался. Помнились – если вспоминались вообще – лишь темные события тридцать девятого года. Аресты, отставки, слухи о тайном суде… Никто ничего доподлинно не знал, но, как факт, Генрих исчез именно тогда и более в обществе не появлялся. Жена
