Кофейные чашки на столе уже пустые, принц сказал проникновенно:
– Пусть Аллах ведет тебя по дороге праведности и дальше.
Я поднялся, отвесил учтивый поклон.
– Ваше высочество…
Он кивнул, прощаясь, и мы с Ингрид вышли из гостиной. От группы обвешанных оружием моджахедов быстро отделился Сархан и подбежал к нам.
– Ну что?
На его лице сменялись тревога и надежда. Я ответил скромно:
– Его высочество изволил угостить нас кофе… Дважды! И мы вели приятные для обоих беседы насчет будущего мира, где ислам должен править со всей справедливостью, указанной и предначертанной Аллахом.
Он вздохнул с облегчением.
– Я рад, что его высочество слышит хорошие новости. Это наш мир, а он наш гость.
Я поклонился.
– Спасибо, что и нам предоставили счастье лицезреть такого высокого гостя. Этот день навсегда останется в моей памяти.
Когда мы отошли достаточно далеко и повернули за угол, Ингрид посмотрела на меня косо и с неприязнью.
– Ты что… собираешься переходить в ислам?
– Зачем? – изумился я. – Все религии учат одному и тому же. Какая разница?
– Я имела в виду халифат, – уточнила она.
– Да нет, – ответил я равнодушно.
– Но ты говорил с таким жаром?
Я сдвинул плечами.
– Мне скоро читать лекции студентам, раз уж я профессор, вот и тренируюсь.
– Но ты говорил про честь, доблесть, верность… Я не поняла, ты за халифат или за ценности Запада?
Я поморщился.
– Какой бедный у тебя выбор, женщина. Только между Ваней и Васей… А как насчет Петра Петровича?
Она насторожилась.
– Ты о чем?
– О сингулярности, – ответил я. – Очень скоро и халифат, и западный мир исчезнут, как исчезли без следа мидяне и троянцы. Даже как питекантропы или трилобиты. Мне совсем неинтересна сегодняшняя хрень. Развитие западной цивилизации идет абсолютно верно. Все эти понятия чести и верности феодалу пришли из диких времен, когда очень важно было выжить клану, племени, а сейчас это тормоз! Сейчас важен только ай-кью, все остальное не имеет никакого значения.
Она отшатнулась, посмотрела с отвращением.
– Как ты можешь? По-твоему, умный мерзавец лучше простого честного человека?
– Ингрид, – сказал я с неохотой. – Мерзавец или не мерзавец, уже сейчас не имеет значения, а в сингулярности вообще не будет такого понятия. Ладно, давай лучше займемся делом, а то ты какая-то… Раз уж мы пока что в телах этих существ, удовлетворим их некоторые функции?
– Иди ты к черту, – огрызнулась она. – Это ты существо, а я – человек!
– Который звучит гордо, – сказал я грустно. – Ладно, я сейчас пописаю, а то у кофе неслабый мочегонный эффект, а ты постереги. Ты же не пила…
Она огрызнулась:
– Как это не пила? Отвернись, бесстыжий. Берберы – гордый народ!
Дальше на всякий случай пробирались через развалины и руины, выбирая не просто путь попрямее, но также избегая мест, где можно проехать на колесном транспорте.
Просматривая через объективы спутников территорию города, я старательно просчитывал все маршруты, автотранспорта многовато, и не все с оружием, хватает и просто ошалевших от счастья и безнаказанности, когда можно носиться без всяких правил.
В таких условиях хаоса, настоящего, а не картинного, непросто вычислить, куда же отвезли заложницу, но постепенно удалось, отбрасывая явно не имеющее к ней отношения, оставить десяток, из десятка затем три, но дальше застопорилось.
– Не отставай, Фатима, – сказал я.
