– Это все капитан Волкова, – заверил я. – А еще капитан Васильковский и лейтенант… Тереза. Мне почему-то Тереза больше нравится, как звучит, чем Анна Дмитриевна. Романтичнее. Напоминает Кармен, Клеопатру и даже мадам Помпадур.
Он скупо улыбнулся.
– Представьте себе, я знаю, кто такая Тереза и Клеопатра, а про остальных, каюсь, не слыхивал. Должен предположить, что ваша роль наверняка была не только в качестве зрителя?
– Увы, – ответил я, – или, точнее, к счастью. Я только так… консультировал.
– Вы хорошо консультируете, – подтвердил он. – У нас есть один специалист… Недавно отправили под Латакию, он так проконсультировал там добровольческие отряды, которые постоянно терпели поражения, что они разбили чуть ли не армию и захватили семнадцать танков, восемьдесят бронетранспортеров и уйму стрелкового оружия. Вот что значит хороший консультант!
– Ой, – сказал я. – Даже не мечтаю о такой карьере. Мне бы мышек своих не уморить… Вы не представляете, какие у меня замечательные мышки! А умные какие…
Он посмотрел на мое умильное лицо, кивнул.
– Да, конечно. Мышки не люди, они все замечательные.
– Зачем был послан отряд захвата? – спросил я. – Чтобы попытаться заставить Стельмаха замолчать… или же заставить его нажать горячие клавиши и отправить рассылку по всем запланированным адресам?
Бондаренко вздохнул.
– Наши эксперты над этим работают.
– А результаты?
Он ответил уклончиво:
– Вы свою работу сделали так, что теперь вряд ли что узнаем. Их действия могут быть как хитрым многоходовым планом, так и откровенной дуростью или чьим-то просчетом. Неверной оценкой ситуации.
– Вашей?
Он поморщился.
– У нас несколько конкурирующих отделов, куда одни попадают по способностям, а другие по лояльности или знакомству.
– Блин, – сказал я с досадой, – неужели даже у вас так? Нельзя ли вернуться к старой модели КГБ?
Глава 4
Он взглянул на меня с осторожностью и сомнением во взгляде, не уверенный, насколько я говорю серьезно, мне даже почудилось, что готов был заверить, что продвигаются в нужном направлении, но профессиональная осторожность взяла верх, я видел, как он замкнулся и потому ответил высокопарно:
– Какой КГБ, у нас демократия и соответствующая коррупция, кумовство и знакомство, иначе какие из нас либералы?
– Я бы предпочел КГБ с человеческим лицом, – сказал я. – Но не рылом, а лицом. У либералов все же рыла. Я хоть сам либерал и демократ, но терпеть их не могу.
Подбежал тот офицер-десантник, бросил руку к виску.
– Среди убитых опознан сам Завирюха.
– Кем убит? – спросил Бондаренко недовольно. – Жаль, хорошо бы взять такого зверя живым.
Офицер коротко взглянул на меня.
– Выстрел профессионала. Пуля вошла на дюйм выше края бронежилета. Это не ваш собеседник, он так бы не смог.
Я сказал с облегчением:
– Благодарю. Хоть и лестно, что меня считают профи, но для человека моей профессии это совсем не комплимент.
Бондаренко сказал с пониманием:
– У кого острый глаз, у того тупой мозг?
– А у кого твердая рука, – сказал Крабоид, – у того что-то другое мягкое… все никак не могу вспомнить! Пойду встречу нашего академика, недолго ему пришлось сидеть в подвале.
Бондаренко кивнул, разрешая, а я облизнул пересохшие губы.
– Что-то у меня в глотке пересохло. Но кофейный автомат уцелел, хорошо помню. Мы его особенно берегли, это же не картины какого-то Моне или Берлиоза.
Бондаренко воскликнул с энтузиазмом:
– Это же замечательно!.. Ведите!
