мужской сущности замаскировал подвох, что молчу и гадко улыбаюсь.
Поддубецкий поглядывает с равнодушной усмешкой, каждый выказывает мандраж по-своему, все норм, скоро прилетим, тогда появится какая-то ясность.
Мандраж на самом деле я не чувствовал, хотя с головой погрузился в рассматривание района нашей высадки, рассматривая его сразу с трех спутников, нашего и двух штатовских, а через полчаса подойдет еще и китайский, так что обзор хороший, но в перехвате сообщений пока ничего конкретного.
Все понятно, захватывали тоже люди, связанные с Управлением, если не его сотрудники. Потому во всех переговорах строжайшая секретность, радиомолчание, не говоря уже о соцсетях, емэйлах или чате в скайпах.
С другой стороны, когда могу просматривать изображения на всех камерах этого региона, сличать, анализировать, то никакая тайна не пробудет тайной долго. Где-то ниточка высунется, а там уже сумею ухватить и начать разматывать.
Поддубецкий наклонился чуть, рассматривая бездну под ногами. Я смотрел, как выражение его лица меняется от злобно- удовлетворенного к озабоченному и почти сочувствующему.
– Да, бои здесь прошли нешуточные…
Ингрид сказала сердито:
– Это была уже не первая попытка халифатовцев! Народ в России требовал принять меры пожестче.
– Опросы показали, – согласился он, – девяноста два процента населения требовало применить и тяжелую боевую технику.
– Вот и применили!
Он сказал успокаивающим голосом:
– Капитан, я военный, а военные не бывают демократами.
– Все правильно, – сказал я. – К счастью, наше руководство решилось наплевать на протесты госдепа, что лезет во все дырки… Госдеп – это не Америка! Америка – это Гейтс, Цукенберг, Маск, Курцвейл…
Они даже задумались, стараясь понять, как это повернуть, а я поглядывал на проплывающий лес с небольшими вкраплениями коттеджных поселков разного уровня благосостояния.
На расчищенной от деревьев полосе в окружении неприметных домиков стоит военный самолет, скоростной, что видно по его бойцовской фигуре.
Вертолет опустился от него буквально в десяти шагах. Десантники мигом выметнулись, соскакивая на землю сразу по трое, и с разбега запрыгивали в распахнутое чрево самолета.
Поддубецкий влез последним, самолет тут же легко понесся по взлетной полосе, легко прыгнул в небо, где-то с ее середины.
Ингрид заметно расслабилась, вслед за Поддубецким, морщась, сняла наушники.
Поддубецкий сказал с облегчением:
– Предпочитаю, как говорится, живой звук.
В самолете нет того грохота, как в вертолете, хотя шумит достаточно сильно, не пассажирский, конструкторы удобства принесли в жертву скорости и маневренности.
Поддубецкий выудил из сумки большой планшет, развернул так, что он стал размером с телевизор.
– Смотрите, вот снимки города, куда заложницу предположительно повезли.
– Ого!
Он сказал неохотно:
– Не надо ужасаться его виду, мы не хотели его превращать в такое! Нас вынудили.
Я помалкивал, вся операция как на ладони, три предыдущие тоже. Все верно, после этой, которую назвали «русские рассердились», бойцы халифата уже не решаются открыто входить на земли России, да и местные страшатся даже подумать, что русские заподозрят в пособничестве боевикам.
Силу все понимают, все-таки мы животные, хоть и гордо именуем себя уже людьми, но с этим поспешили, поспешили, потому и с коммунизмом облажались. С питекантропами коммунизм не строят, даже пусть всех обучили читать, писать и ездить на велосипеде.
– Мир слишком велик, – сказал я с неудовольствием. – Спутниковое наблюдение вроде бы ах-ах сделало земной шарик совсем крохотным, чуть ли не с футбольный мяч, но все равно люди на нем мельче микробов. И спрятаться все равно есть где.
– Особенно, – добавила Ингрид едко, – когда по щелям тоже расплодились микробы.
Поддубецкий покосился в мою сторону, сказал достаточно виноватым голосом:
