– Чарли, мы побывали в системе Центавра и на 61-й Лебедя.
– Кто – мы?
– Именно мы. Институт Енотова Ручья.
– Значит, он работает?
– Как зверь.
– Звезды… – произнес я. – Боже мой, мы достигли звезд! Знаешь, когда мы встретились той ночью на холме… В ту ночь я готов был кричать звездам, что мы идем им навстречу. И что же вы там нашли?
– В Центавре – ничего. Там просто три звезды. Это, конечно, любопытно, но планет нет, даже в виде обломков: планетная система так и не сформировалась. В Лебеде планеты есть, целых двенадцать штук, но приземлиться некуда: одни являются метановыми гигантами, на других еще не закончился процесс формирования коры, а одна так близко от своего солнца, что там лишь зола да пепел.
– Значит, другие планеты все-таки существуют.
– Да, миллионы, миллиарды солнечных систем. По крайней мере, мы так считаем.
– Ты все время говоришь «мы». А как насчет остальных? Что думает правительство?
– Чарли, ты не понял – этим открытием владеем только мы, и больше никто.
– Но…
– Понимаю. Они пытались, но мы ответили «нет». Не забывай, что мы частный институт. Сюда не вложено ни гроша из федеральных денег, или денег штата, или любых других…
– Енотов Ручей, – выдавил я, задохнувшись от такой неожиданной перспективы. – Добрый старый Енотов Ручей, всегда полагавшийся только на самого себя…
– Пришлось разработать систему безопасности, – самодовольно продолжал Кирби. – Весь участок буквально опутан самыми разными сенсорами, детекторами и охраной. Это влетает в копеечку.
– Ты сказал, что двигателя здесь нет. Значит, вы смогли построить другие.
– Без проблем. Мы разобрали его на детали, зарисовали их, измерили и сфотографировали. Зарегистрировали все до последнего миллиметра. Мы можем построить сотни таких двигателей, да только…
– Ну?
– Мы не знаем, как он работает, так и не уловили принцип.
– А Леонард?
– Леонард умер, уже много лет назад. Покончил жизнь самоубийством. Но я не уверен, что даже если бы он был жив…
– Еще одно. Вы не решились бы возиться с двигателем, если бы не нашли способ изолироваться от эффекта времени. Мы со Стариком Пратером потыкались вокруг этой…
– Разум, – кратко ответил Кирби.
– То есть как это – разум?
– Ну, помнишь наш ночной разговор? Я сказал, что создаю…
– Разумную машину! – воскликнул я – Ты это хотел сказать?
– Да, именно это. Искусственный интеллект. В ту ночь я почти завершил работу.
– Значит, Мэри была на верном пути. В тот вечер за обедом она сказала: «Мысль». Телепатическая мысль, нацеленная на двигатель. Видишь ли, вещь должна быть нематериальной. Мы напрочь вывихнули мозги, но так ни к чему и не пришли, хотя догадывались, что какой-нибудь изолятор должен существовать.
И я умолк, ожидая, пока информация как-то уляжется в сознании.
– Правительство наверняка подозревает, – наконец промолвил я, – откуда у вас этот двигатель – из разбившегося космического корабля.
– Да, корабль был, и они заполучили достаточно данных, чтобы в конце концов понять, как он был устроен. Отыскали и немного органической материи – достаточно, чтобы получить отчетливое представление о пассажирах. Правительство, разумеется, подозревает, что был и двигатель, хотя не уверено в этом. А мы не признались в находке. По нашей версии, мы его просто изобрели.
– Но ведь они с самого начала должны были догадаться, что затевается нечто странное, – заметил я. – Хотя бы потому, что мы с Мэри пропали и это надо было как-то объяснить. Не столько из-за меня, сколько из-за Мэри, которая кое-что значила на этом свете.
