составили мне компанию на улице. Я не слишком любил утро, мое время – ночь. Но вчера я и не ложился, поэтому порция крепчайшего кофе, любезно сваренного Агриппиной Тихоновной, позволила вновь обрести бодрость духа.
Я поймал пролетку, и заспанный бородатый мужик повез меня по указанному адресу. Приют Святой Моники – идеальное место для всех попавших в беду женщин, отличавшееся стерильной чистотой и отсутствием мужчин даже среди персонала. Полицейские не могли оставить Арабеллу без присмотра, более того, они обязаны были беречь ее как зеницу ока, как собственную сестру, решившую прогуляться ночью в одиночестве в городском парке, как невесту, сообщившую, что идет в гости к подруге, но слишком уж долго прихорашивающуюся перед зеркалом, как сбережения, оставленные под неестественно высокие проценты в новом, только что открывшемся банке…
И все же полиции я не доверял. Плох тот солдат, который не знает, за кого он воюет, а нынешняя полиция сплошь и рядом состояла из случайных людей, соблазнившихся многочисленными привилегиями государственной службы, но не чувствовавших личной ответственности за происходящее в стране. И только в последние годы ситуация стала меняться в лучшую сторону, но, к сожалению, недостаточно быстро.
Поэтому я не слишком удивился, когда, явившись в приют, обнаружил, что все закрепленные распорядком правила защиты особо ценного объекта и патрулирования территории попраны самым что ни на есть бесцеремонным образом.
Городовые, призванные стоять на посту непосредственно рядом с палатой госпожи Лямур, мило болтали с медсестрами в другом конце коридора. Никого из людей Семенова тут и вовсе не оказалось: как видно, посчитали, что их присутствие излишне.
Когда я, вопя благим матом, ворвался в палату, там было пусто. Беременная госпожа Лямур, она же Арабелла Белкина, она же Белка, она же прима театра «Фантазия», отсутствовала, чем несказанно удивила обоих усатых городовых, соизволивших наконец оторваться от миловидных дежурных сестер и заглянуть следом за мной в палату. Окно было распахнуто настежь.
– Да вы… мерзавцы… хоть знаете, что с вами будет?.. Мартынов же вас… к египетским богам и… сгноит!..
Половину слов я проглатывал, но не потому, что боялся оскорбить утонченный слух проштрафившихся, а исключительно в силу глубочайшего возмущения некомпетентностью тех, кто призван охранять и защищать, и даже получает за это регулярное жалованье. Городовые вытянулись во фрунт и всем своим видом показывали, что во всем раскаиваются.
– Ваше высок… родие… Она же только что… здесь… клянусь моими детьми!..
– Мо-о-олчать!
Я заорал так громко, что даже закашлялся. Нет, все же прав Серафимов и подобные ему социалисты-утописты: нашего человека никак не заставить делать то, чего он делать не желает. Вот только вывод известный анархист делал неправильный. Он считал, что достаточно все отобрать и у богатых, и у бедных да поделить поровну. Мол, получится все по справедливости. А на самом-то деле кто-то ухватит больший кусок, чем сосед. И все вернется на круги своя.
– Когда проверяли палату в последний раз? Не врать!
– Десять минут назад, может, пятнадцать, – трясясь от страха за последствия, ответил один из городовых. – Да коридор насквозь виден, никто мимо нас не проходил, клянусь! В окно она сиганула, точно вам говорю, ваше высокородие!
– Десять – пятнадцать, говоришь?! – Значит, стоило брать в расчет все полчаса, а то и час. Но про коридор он не врал, проскользнуть мимо сестринского поста незамеченным было сложно. Да и окно в палате оказалось открыто настежь, что косвенно подтверждало его гипотезу. Вот только четвертый этаж… пожалуй, тут не сиганешь – разобьешься.
– И ты хочешь мне сказать, что беременная пациентка, даже если пришла в себя, то сумела спрыгнуть с такой высоты? При этом не привлекла ничьего внимания, удачно приземлилась, не покалечившись, и преспокойно скрылась в больничной одежде?!
– Но коридор просматривается насквозь…
– Это я уже слышал. Закрыть рты и быстро проверить здание! Возможно, она еще где-то внутри. И никакого насилия! Слышите? Брать в целости и сохранности, словно хрупкий сосуд! Вопросы?!
Но городовых уже и след простыл, только слышался топот подкованных сапог на лестнице и громкие, отрывистые свистки, призывающие постовых с соседних участков.
Спустя полчаса нерадивые охранники, старательно отводящие глаза, доложили о результатах. Разумеется, пациентку найти не удалось, выяснили только, что несколько прохожих видели молодую женщину в больничной одежде, остановившую пролетку и уехавшую на ней в неизвестном направлении. Белла сбежала.
Лично явившийся по вызову Семенов раздраженно сплюнул, только завидев меня издали.
– Бреннер, а знаешь ли ты, что со вчерашнего вечера объявлен пропавшим без вести?! Все силы брошены на твои поиски, я даже отсюда своих людей снял. Тебя считают похищенным или убитым, но никак не разгуливающим целым и невредимым на свободе!
