Поднялся, но сесть как-то со скрипом вышло. Вновь все тело болит, а больше всего ныли руки – по ощущениям, будто на кистях резиновые перчатки, и не просто одеты, а приклеены намертво. Это от вчерашнего музыцирования. Потому что играл через не могу. Мазохист. Но надо было закрепить мелодию в памяти. Однако меня постоянно прерывали…
Сначала пришел отец, послушал немного и попросил спеть песню полностью.
Спел.
– Когда ты играть-то научился? – спросил меня отец.
– Недавно, пап.
– А знаешь, – задумчиво сказал он, – я тоже когда-то играл. В училище на спор за неделю научился.
Вот это новость, даже рот от удивления раскрыл. Никогда не видел отца с гитарой. Но то, что он на спор начал играть… я ведь тоже в училище поспорил, что за несколько дней научусь! Как это назвать? Преемственность поколений, или петля времени?
Отец усмехнулся, закрыл мне рот и спросил:
– Песню-то сам сочинил?
Кивнул.
– Отлично, сын! Раз хорошо выходит, значит, не стоит это дело забрасывать.
– Не заброшу. – А про себя подумал, что если даже захочется, то не всегда получится.
Он ушел, а потом начались звонки…
Я сидел на кровати и смотрел через окно на небо – там мелкие клецки облаков медленно заплывали за срез крыши. Значит – ветер поменялся, потому и нет привычной свежести.
Подниматься не хотелось, даже просто двигаться было влом, не говоря об утренней зарядке, но назло бунтующей лени поднялся. Потягиваясь, еще раз посмотрел в окно. Уже с утра над городом висел смог. Ветер со степей сухой и горячий, и он выдавливал сероватый кисель ближе к горам. Это значит – день будет особенно жарким. Хорошо, что мы заранее договорились провести его у речки.
После умывания и чистки зубов оделся, пристегнул на руку часы, матерясь про себя из-за боли в пальцах. Затем осмотрел заживающие ссадины, подвигал пальцами, пару раз сжал их в кулаки и полез в нижний ящик стола – где-то там у меня был кистевой эспандер. Эспандера не нашел, но зато обнаружил теннисный мяч. Давно уже пора кисти тренировать.
Выходя из подъезда, с удивлением обнаружил сидящего на лавке и отчаянно зевающего, словно бегемот, Олега. Вспомнив вчерашний вечер, захотелось вложить мячик ему в рот. Но, как будто прочитав мои мысли, Савин громко щелкнул зубами и уставился на меня.
– Кого я вижу! – деланно удивился я. – Не верю своим глазам!
– А че, – подавив очередной зевок, ответил Олег, – думал, я пустомеля? Сказал – буду бегать, значит – буду!
– Ладно. Скажи-ка, чего ты вчера раззвонился?
– А что? – удивился Олег.
– А то! – разозлился я. – Ну позвал ты Ульского, договорился с Переходниковым, еще с кем, но зачем каждый раз меня извещать? По каждому лицу отдельно звонить! Какая мне разница в том, что Васильчиков пойдет с нами на речку, а Толиной, видите ли, родители не разрешили?
Савин только плечами пожал. Бывает он порой странен. Обычно мы не созванивались, и если надо было поговорить, то просто шли друг к другу домой, а тут Олег начал названивать через каждые пять-десять минут и сообщать, что с нами на речку пойдет такой-то или такая-то. В конце концов, мне это надоело и я в очередной раз, уверенный, что это опять звонит Савин, вместо «але», сказал басом: «База торпедных катеров. Слушаю вас». Поначалу в трубке молчали, затем послышался голос Марины: «Извините», и гудки отбоя. Проклиная энтузиазм друга и свою поспешность, я долго пялился на телефонную трубку, ибо телефонного номера Марины не знал. Именно это меня окончательно разозлило.
– Я думал этим тебя поддержать, – пожал плечами Савин.
Психолог доморощенный, эх, надо было ему мяч в рот сунуть.
– Кстати, и Марине я звонил, – спокойно сообщил Олег, доставая из кармана кубик жвачки «Сагыз», – она тоже пойдет.
И вновь позевал, а я подкинул в руке мячик, но злость уже улетучилась.
Надо бы у Марины номер узнать. Буду звонить… как же сотового не хватает!
– Ладно, террорист телефонный, прощаю.
– А то, – хмыкнул Савин и, выкинув обертку, собрался отправить жвачку в рот.
Помнится, эти жвачки местного производства по твердости не отличались от камазовской резины, поэтому я перехватил её и
