друга, их пальцы оказались жёсткими, будто доски плота. На их совершенно одинаковых телах была потрёпанная моряцкая одежда, а глаза были тёплыми, как древесина, и с лёгкими морщинами в уголках… Или, может, такие рисунки были у них на коже. На одинаковые лбы падали красноватые волосы, похожие на волокнистую кору.
– Мы Итто, – сказали они в унисон. Один голос был низким, другой – высоким, детским, но различались они только этим. – Раньше мы были Двойной Звездой, и здесь нам суждено быть парой. Это не кажется нам неприятным.
Они всегда говорили хором, и мне лишь первое время это казалось странным. Его превратили в близнецов, как меня – в мою полузмеиную сущность; их кожа сделалась цвета их плота. Они рассказали мне про свой плот и утраченный мир. Мы заблудшие, потерянные, и всё же самые слабые из нас поддерживают самых маленьких, когда те плачут. Я рассказала им историю о своём муже и детях, которые по-прежнему следовали за мной, как сбитые с толку болотные огоньки. Два молодых человека посмотрели на меня огорчёнными покорными глазами, будто ждали чего-то подобного, и протянули ко мне четыре руки. Я не понимала, чего они хотят. Рассказала им о мужах-вепрях и о том, как звучал голос зуба вепря, как женщины остановили меня на берегу. Они заключили меня в древесные объятия на земле в лесу, и я лежала рядом с ними, напряжённая. Я не плакала – змеи не плачут, – но я была благодарна им, их кругу рук и тому, что они не искали меня специально, чтобы показать свою любовь и убедиться, что я не одна; чтобы продемонстрировать мне свою нездоровую страсть и потревожить меня во тьме. Я расслабилась, и они стали гладить мои волосы. Я рассказала им, что лишь однажды осталась совсем одна – когда попала на берег озера во второй раз, и никто не пришёл за мной.
Мои дети лежали кольцом вокруг нас, как неразумные светящиеся грибы.
– Я не плот, – сказала я, и близнецы рассмеялись.
– Мы не король, – ответили они.
Было трудно их разделить, когда они молчали, а молчали они почти всегда. Один из них стал моим любовником: его глубокий голос порождал эхо в моих костях. Другой был жёстче, больше взял от плота; он просто был добр ко мне, его мальчишеский голос звучал редко и высоко. Он помогал мне линять, и однажды, когда над Островом взошло нечто, похожее на луну, пришел ко мне, порезавшись о дверную петлю, и коснулся моих губ пальцем, испачканным в свете. Вкус у него был – соль и дерево. Другой близнец всегда находился со мной; его поцелуи были красными, сухими и нежными. Со вкусом моря. Мы гуляли по лесу, и иногда на ветвях появлялись красные фрукты, будто посланцы какой-нибудь далёкой весны; мы поедали их вместе. Я не была одна. Я не одна! Кому вообще могло прийти в голову, что я когда-нибудь окажусь в одиночестве?
Но пришла девочка с кровавым обрубком вместо хвоста и начала говорить мне, какая я одинокая, и просительно глядела огромными глазами, сжимая в руке лист. Я мгновенно его узнала – видела его в женщине из чая, отдалённом потомке тех листьев, которые я сокрушила сразу после своего падения. Она принесла лист мне, будто он должен был вернуть мой свет, словно это кукла, которую ребёнок давным-давно выбросил: без глаза и с рукой, из которой вылезла набивка. Я приложила лист к своей коже, и он растаял, вернулся в меня. Больше я о нём не думала. А девочке предложила свой дом и красные фрукты, хотя она, неблагодарная, не стала их есть. Но, может, что-то он значил, потому что лишь после этого случая мой живот стал расти.
Не знаю, был ли тому причиной свет одного из близнецов, поцелуй другого, сам лист или девочка, что принесла его, но я снова жду ребёнка. Может, из-за всего сразу. Может, они вообще ни при чём. Но я не одна, даже внутри самой себя.
Сказка о Переправе
(продолжение)
– Как здесь такое вообще могло случиться? – воскликнула Серпентина, обхватив живот руками. – Что я произведу на свет? Кто может родиться от мёртвой матери и мёртвого отца у мёртвых повитух?
Темница пристыженно опустила глаза. По её щекам текли горячие слёзы, от которых в воздух подымался пар. Она уныло покосилась на Семёрку и сказала:
– Прости. Я хотела спасти тебя. И её, чайную девушку. Я была совсем глупая…
Лицо Серпентины смягчилось, на щеках заиграли зелёные блики.
– О, я тебя не виню, бедняжка! Ты ведь тоже заблудилась. Как я могу сдержаться и не подразнить тебя за огромные голодные глаза и все те вещи, что ты сказала, когда пришла сюда, сжимая свой листочек? Но отчего ты не ешь за моим столом?
Змея-Звезда придвинулась к хульдре и взяла её лицо в свои руки.
Темница рассмеялась и вытерла слёзы.
– Любой, кто в жизни прочёл хотя бы одну книгу, знает, что нельзя есть то, что предлагают мертвецы, – ответила она.
Две женщины ненадолго обнялись, словно не хотели смущать своего гостя. Семёрка подумал о том, сколько всего Темница видела и сделала без него, обладателя пустого рукава.
