Те, кого не принимают с распростёртыми объятиями и не прижимают к груди города, часто знают больше о происходящем в его тёмных углах, чем те, кто сидит на холме и ужинает, постукивая сапфировой вилкой по золотым тарелкам. Потому я и знал про анахоретку.

На центральной площади Шадукиама стоит базилика Розы и Серебра, чьи шпили известны на весь мир своими замысловатыми резными узорами; горгульи так гримасничают, что женщины падают в обморок; двери вырезаны из цельного живого кедра, корни которого уходят в землю под Базиликой, а ветви венчают башни. Это видят красивые и богатые шадукиамцы.

За Базиликой, укрытая кирпичной стеной, заросшей белладонной и другими ядовитыми лозами, что змеятся и переплетаются, к стене церкви прикована цепями женщина. Её наряд – платье, сотканное из собственных волос, которые продолжают расти; чем длиннее чёрные пряди, тем длиннее одеяние. Её глаза, яркие и безумные, вращаются в глазницах, как пекарские скалки. У неё нет рта – там, где ему полагалось бы находиться, лицо чистое и гладкое. Говорят, она царапает буквы на земле, когда хочет говорить, и не существует того, о чём бы ей было неизвестно. По этой причине она спрятана и в цепях, чтобы никто не смог выведать у неё секреты Шадукиама. Это видим мы – те, кого ненавидят.

Я отправился к анахоретке рано утром, до того как в Базилике началась Монетная месса, и до момента пробуждения Подобия Товы. Я прошмыгнул за стену, держась подальше от зелёной поросли, что жадно цеплялась за кирпичи, и присел на корточки возле создания, лишенного рта. Анахоретка скорчилась у церковной стены, прижав колени к груди, и смотрела на меня пустыми безумными глазами. Она не издавала ни звука – на большее, видимо, я и не мог рассчитывать.

– Помоги мне, анахоретка. Один из И забрал тело моей Товы, и мне невыносимо видеть, что её используют, будто любовь моего сердца – лишь модная шляпа. Помоги мне убить в ней И, чтобы упокоить её тело. Умоляю тебя, святая анахоретка, поведай мне секрет, как убить бессмертного?

Она вытянула худые ноги – в самом деле кожа да кости – и коснулась моей ноги костлявой рукой, погладила бугры мышц, словно пытаясь прочитать будущее по их узорам. Наконец она отпрянула; её цепи звякали, ударяясь друг о друга, словно стаканы за обедом. Она одёрнула своё платье из волос, разделяя переплетённые пряди на животе, и потянула косы в разные стороны, будто расстегнула пуговицы.

Под густыми чёрными волосами скрывалась кожа живота, а посреди него имелся совершенный рот с двумя рядами зубов. Он был похож на любой другой рот, только открывался в середине тела, и голос, исходивший из него, был ниже обычного женского голоса:

– Анахоретке надо знать, хочешь ли ты извлечь тварь из тела или убить её насовсем? Это две большие разницы: всё зависит от того, что тебе нужно.

Изо рта высунулся тёмно-розовый язык и облизнул губы.

Я в смятении посмотрел на свою ногу – росшие там некогда густые волосы поредели от скорби.

– Я хочу убить это существо, уничтожить его.

– Что ж, хорошо. Я не стану задавать вопросы о силе твоей любви и прочей чуши – не мне об этом судить. В конце концов, я – всего лишь голая женщина, прикованная к стене, и не мне подвергать сомнению то, как живут виноделы или кто бы то ни было ещё.

– Вы избрали эту тюрьму, моя госпожа?

– Не называй меня «госпожой», хромоножка. – Она хихикнула и устроилась поудобнее возле стены, так, что её закованные в цепи руки обнимали говорящий живот, почти как будущая мать баюкает свою утробу. – Разумеется, выбрала! Думаешь, святые отцы из Базилики сумели бы меня удержать, не захоти я этого сама?

Анахоретка вытащила кисти рук из оков так легко, как ребёнок снимает платье, прежде чем принять ванну. Она насмешливо потрясла руками перед моим лицом и сунула их обратно в кандалы.

– Я здесь не ради них. Я ничего им не говорю и не даю. Шадукиам – город мертвецов, просто его улицы ещё не поняли, что умирают. Это медленный яд, которому нужны века, чтобы убить. Любовь к серебру, красоте, притворству. Олигархам дела нет до правосудия, их заботит то, что выглядит правильным. Им не до милосердия, они знают лишь о том, что кажется милосердным. И потому правосудие и милосердие для них недоступны. Я – язва, рана на теле этой умирающей свиньи. Я здесь для тебя и для других – тех, кто обитает в пределах Шадукиама и кого можно спасти от его гибели. Тем, с кем обращаются не с добротой, но с видимостью доброты, я даю знание, какое могу. Когда ко мне приходит одноног, я развожу свои волосы и показываю ему свой истинный рот. Когда приходят сянь, я позволяю им укрыть меня своими крыльями и в облаке перьев делюсь тайнами. Когда же приходит священник или банкир, я закатываю глаза и писаю им на туфли, а они думают, что я безумна.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату