лицах и монетами, прикрывающими глазницы. Показалось, что она нас поцеловала, и наши глаза заволокло красно-чёрной мглой, а в животах что-то задрожало и вскипело. Мы обезумели, неистовство лизнуло наши разумы, и мы не могли дышать, потому что шум крови в ушах уподобился звуку, с которым точат ножи.
Ранхильда стояла неподвижно, бледная колонна у стены, а мы рычали и брызгали слюной, угрожая друг другу. Она еле заметно кивнула в сторону Варнавы.
Как я могу рассказать тебе об этом, сестричка? Какие подобрать слова, чтобы описать сделанное нами? Мы, готовые отказаться от самой неуклюжей лисы или зайца! Мы, любившие друг друга, как конечности одного тела! Как мне признаться? Как говорить об этом как о проступке, а не как о величайшем грехе моего сердца, языка и зубов?
Стоило ей кивнуть, и мы бросились на самого маленького из нас, на Варнаву, нашего милого брата, и разорвали его на части. Кровь брызгала во все стороны, и мы вдыхали кровавые брызги; выли над его выпотрошенным животом не от скорби, а с голоду и от наслаждения. Мы щёлкали челюстями друг на друга, дрались из-за самых вкусных кусочков. Были всего лишь псами, хотя хватали его человечьими руками и били человечьими кулаками. Разум покинул нас, и мы с восторгом встретили смерть брата.
А Ранхильда удалилась из комнаты, где развернулась бойня, так беззвучно, словно её ноги не касались хрустального пола.
Сказка Плетельщицы сетей (продолжение)
Бад с жалким видом покачал головой.
– Я по-прежнему чувствую его вкус, – прошептал он еле слышно. – Чувствую его плоть, как пепел и щёлок. Нам никогда от этого не очиститься. Чёрная папесса позволила нам беспрепятственно покинуть город. Что ещё она могла с нами сотворить? И так зачаровала, вынудив предать нашу веру и нашего брата, сделала все наши обеты и святое призвание бесполезными с помощью одного поцелуя. Мы потеряны и не можем сказать, что это к лучшему, – она жива, а город по-прежнему в опасности, как мышь, за которой следит притаившаяся в траве кошка.
Он беспомощно протянул ко мне руки.
– Она грядёт и сведёт нас всех с ума. Бедный Варнава – он лежит в моём брюхе, точно камень, и мне больше никогда не услышать, как он восхваляет сладость черники…
– Она грядёт, да, – рявкнул Валтасар позади нас, испугав меня и Бада. – И ей не надо уничтожить Аль-а-Нур, она хочет его
Варфоломей робко приблизился к брату и прибавил низким голосом:
– Кем бы ни была раньше эта несчастная, она по собственной воле приняла решение продолжать преступления против нас, когда начала новую жизнь. Легко прощать красивых женщин, особенно когда они преподносят тебе печальную историю, как присыпанное сахаром кушанье. Это не значит, что они заслуживают прощения. Мы должны рассказать Яшне о своей неудаче и принять наказание. И запереть ворота перед Отступницей, ибо я не сомневаюсь, что она, как вы сказали, грядёт.
Бад сглотнул слёзы и отвернулся от брата. Его сутулая спина излучала стыд. Когда утром мы снимались с лагеря, он наклонился к моему уху и прошептал:
– Я перед тобой в долгу. Коли есть на душе твоей тяжелая скорбь, я заберу её.
Я улыбнулась так сердечно, как могла, и солгала:
– Мне слишком мало лет, чтобы нести страдание на спине, как мешок нищего.
Он отрешенно кивнул:
– Тогда я верну долг, когда ты вырастешь.
Через два дня мы увидели вдалеке мерцание Аль-а-Нура, похожее на рождение дюжины звёзд. Я затаила дыхание, пойманная в чудесную сеть, и наконец передо мной возникли Врата Лосося – серебро и кварц, прыгающие резные рыбы с глазами из оникса, металлические волны соприкасаются с изящными плавниками. Я пришла домой, в истинный дом, куда стремилась моя душа.
На кольцевых улицах Города было не протолкнуться от монахов и священников разного вида, в нарядах, которые для них самих что-то значили, а мне казались яркими вспышками цвета и узоров, струившихся по прекрасным тканям, как юркие змейки. Многие сидели небольшими группами у круглых досок с какой-то игрой, где каждый ход игроков сопровождался громкими возгласами.
– Это ло-шэнь, милая, – сказал Варфоломей, – наша священная Игра, в одинаковой степени являющаяся молитвой. Её цель – победить «бога» противника, окружая главную фигуру сообразными узорами из фигур меньшего значения. Весь Город, так или иначе, в неё играет. Она очень сложная, но ты научишься.
Хоть задание братьев и было срочным, они еле тащились по сверкающим улицам, явно не желая оказаться в центре города. Чтобы оттянуть этот момент, они провели меня кружным путём, но главная Башня всё равно становилась всё ближе с каждым шагом.
