случаев и варварских газовых атак на наших фронтах.
– И все же, господин генерал? – поинтересовались одновременно Дорошевич и какой-то неопрятного вида субъект в дорогом костюме английского покроя.
– Я напомню вам и всем здесь присутствующим, что инциденты, в которых нас упрекают, происходили на территории Российской империи. Можете поверить мне на слово: на нашем пути мы не раз встречали следы пыток у освобожденных нами пленных. Так что если даже и происходили какие-то эксцессы, то мы всего лишь платили им той же монетой. Гибель же некоторого количества взятых нами в плен германцев вызвана только тем, что не было возможности отправить их в лагеря военнопленных и что они не дали нам обещания больше не участвовать в войне против России ни при каких условиях. Даю слово офицера: мы отпустили всех, кто давал нам такое обещание, на свободу.
Собравшиеся одобрительно зашумели, а Анненков встал, расправил плечи и громко и отчетливо произнес:
– Мы не звали находников в наш дом, и какой бы грязью они нас не поливали, мы обязательно вышвырнем их вон, да так, чтобы другим неповадно было!
Зал вспыхнул аплодисментами, а Львов незаметно усмехнулся и подумал: «Во дает спецназ! Ни слова не солгал, но выходит так, что немцы – в дерьме, а он – весь в белом…»
– Газета «Петербургский листок». Вопрос его превосходительству генералу Крастыню. Известно, что вы после освобождения из плена приняли роту.
Не было ли умаления вашей чести быть под командованием есаула?
Крастынь усмехнулся.
– Сначала такая мысль была. Но, господа, боевого опыта у меня было немного, и те способы войны, которые практиковали Борис Владимирович и Глеб Константинович, в корне отличаются от всего, что я знал. И сейчас, по прошествии времени, могу сказать, что для меня было честью служить под командованием Бориса Владимировича Анненкова. За один рейд я узнал достаточно, чтобы написать целый курс для Академии Генерального Штаба. О многом по причине военной тайны рассказать не могу, но скажу, что полк германских гусар был уничтожен в течение пять минут и без малейших потерь с нашей стороны.
– «Берлинер Тагеблатт»[99] пишет, что вы применили какое-то исключительно варварское оружие, от которого германские солдаты горели заживо, – произнёс господин в визитке и с блокнотом в руках.
– Более варварское, чем ядовитые газы? – спросил с места Анненков, удивлённо приподняв брови. – Право же, господа, не мы первые начали эту гонку. А теперь всё. Этого джинна просто так в бутылку не загнать.
– Газета «Русское знамя». Вы считаете, что войну нужно заканчивать?
– Любую войну начинают не для того, чтобы она длилась столетия. И эту войну тоже нужно заканчивать. Тем более что совершенно очевидно, что это не наша война. Неясность задач этой войны, её целей расшатывает устои общества, ухудшает и без того тяжелейшее положение нашего народа, ведет к массовым бунтам. Вдумайтесь, господа: в России восемьдесят процентов крестьян. Вся армия за исключением тонкой прослойки офицеров – крестьяне. И вот придёт такой вот крестьянин с фронта домой и увидит, что он платит налог за десятину рубль с полтиной, а помещик – двадцать копеек. И что он сделает? Ветеран, обученный убивать и не боящийся смерти – ни своей, ни чужой?
– Я не хочу оказаться в роли гомеровской Кассандры, – добавил Львов, – но, думаю, что не согласился бы стать таким помещиком. Я – человек завистливый, но тут завидовать будет нечему…
– Так что не в конце войны дело, – продолжил Анненков. – Её, разумеется, нужно заканчивать как можно быстрее. Дело в преобразованиях нашего общества, которые назрели и перезрели уже давно. События девятьсот пятого года были только первым звоночком. Предупреждением Господним для тех, кто надеется, что праздник ограбления народа будет вечным…
– Газета «Свет». Ваше превосходительство, вы, получается, откажетесь воевать, если прикажут?
– Ну, кто вам сказал такую глупость? – Анненков улыбнулся, – Не путайте личное мнение и воинский долг.
– «Московские ведомости». Вопрос его благородию полковнику Львову. Господин полковник, что самое тяжёлое было в вашем прорыве?
– Самое тяжёлое? – Глеб задумался… – Самым тяжёлым, как и для всякого хорошего офицера, было решать, кому жить, а кому умереть. Посылаешь в разведку пару бойцов и не знаешь, вернутся ли они живыми… Хоронить друзей тоже тяжело.
– «Биржевые ведомости», – господин в тёмном костюме и галстуке вытянул руку, привлекая внимание. – Ваше превосходительство, какого рода преобразования вы считаете наиважнейшими?
– Господа, я военный, а не политик или – упаси господи! – социальный философ, как господа Пуришкевич, Гучков, Бердяев или князь Кропоткин. Но полагаю, что землю в собственность наш народ давно уже отработал. Вернуть землю тем, кто её обрабатывает,
