кто кормит всех нас, кто вынес на себе все основные тяготы этой и всех других войн, – есть непременное и основное условие внутреннего мира. Мир на границах империи и внутри неё – вот что должно быть целью всякого человека, радеющего за государство.
– Опасные вещи вы говорите, господин генерал, – молодая женщина со скуластым лицом поднялась из первого ряда. – Не страшно?
– Я, сударыня, своё уже отбоялся. Отбоялся давно и в других местах, – генерал улыбнулся.
– Газета «Русское Слово»… – Влас Дорошевич не сидел, а стоял в боковом проходе, но в силу этого оказался ближе, чем остальные «акулы пера». – Господин полковник, как вы считаете, чего не хватает в нашей армии?
– Да всего, – Львов усмехнулся. – Оружия, обмундирования, грамотных нижних чинов и тем паче офицеров. Да вот, к слову, количество пулемётов в германской армии втрое больше, чем у нас. А патронов на учёбу выделяется столько, что солдат учится стрелять только в бою. И чаще всего так и не успевает научиться, потому, как некому это делать и некогда. Стреляет куда-то в сторону противника, да и ладно. И у нас, и там, в Европе, воюют кровью. Нынешнюю армию кто-то очень верно назвал «армией дешевого пехотинца». Смысл в том, что побеждает та сторона, которая может обрушить на один участок фронта больше артиллерийских снарядов, а потом вывести в поле больше активных штыков. Но эта идея уверенно терпит фиаско на Западном фронте. Заваливают врага трупами, надеясь, что у противника люди кончатся ранее, чем у него самого.
– И какой же выход вы предлагаете?
– Тут не может быть одного рецепта, – полковник развёл руками. – Держать «на всякий пожарный случай» миллионную профессиональную армию невозможно. Не выдержит ни один бюджет. Но и полностью призывная армия тоже мало чего стоит… – Он помолчал и продолжил: – Возможно, но весьма сложно держать огромные войсковые склады, откуда будет вооружена и одета армия по призыву. Нужна гибкая структура, и, конечно, обучение солдата всему, чему нужно, должно вестись не в окопах, а заранее. Возможно, на допризывных курсах.
– Но ведь учебные команды и роты есть везде…
– А давайте мы сейчас спросим того, кто сам и прошел эту учебную команду. – Львов с улыбкой повернулся к скромно сидевшему ефрейтору с двумя крестиками и медалью на груди: – Ефрейтор Гагарин, расскажите нам, где и когда вы учились стрелять?
– Так, это ж… – растерялся тот. – Командир, вы ж сами… Глеб Константиныч, нешто запамятовали? Вы ж меня цельный месяц так школили – чуть тока дым не шел.
Гагарин всё порывался вскочить, но Львов остановил его:
– Сиди, сиди. Набегался и еще набегаешься. Ты не мне, ты вот им расскажи: сколько ты патронов извёл в учебной команде? И, пожалуйста, говори громче, не в поиске…
– Так эта… ну десятка полтора, да…
– А у меня в роте?
– Так кто ж считал-то! – вскинулся ефрейтор. – Мабуть – с полтыщи, мабуть – поболе. Так вы ж ишшо винтарь мне самолично подбирали, помните? Чтоб по руке, значить, чтоб бил пуля в пулю…
Львов кивнул и продолжил уже в зал:
– Не хотите поинтересоваться: за сколько шагов ефрейтор уверенно свалит противника?
Зал зашумел, заволновался, а Гагарин приосанился и с гордостью ответил:
– Ежели с моей, котору мне командир подбирали – у ей ишшо телескоп, так и за версту. Известное дело. А ежели винтарь обычный, трехлинейный – так за шесть сотен шагов промашки не дам. Тока енто ишшо как свету будет. Ночью-та из трехлинейки помоги господь, хоша бы за двести шагов попасть…
В зале снова зашумели, захлопали, а та самая скуластая девица вдруг выскочила на подиум и поцеловала покрасневшего, опешившего Гагарина.
– И много у вас в дивизии таких-то орлов? – спросил Дорошевич, улыбаясь.
– Так эта, господин хороший, у нас в роте, почитай, кажный третий личного винта имат, а остальные тоже… уж на сто-то саженей никто пули дуром не положит!..
– И откуда же взялось столько патронов? – воскликнул кто-то, быстро перемноживший полтысячи на количество бойцов в роте.
– Так, германец и поделилси, – ефрейтор хитровато улыбнулся. – Мы ж его со всем вежеством, а он нам и ружья, и патроны, и вообще – всё, что надобно…
В зале раздались смешки.
