– Могли и могут. – Растову послышалось, что Илютин нервно хихикнул. – Но – не станут.
– Однако же эвакуацию вы объявили?
– Для проформы я обязан. Иначе меня выгонят со службы.
– А откуда такая уверенность, что клоны взрывать не станут?
– Это своего рода сообщение. Не взорвав фугасы Вары-20 и оставив всех нас в живых, верховный заотар Хабад тем самым кое-что говорит нам.
– Что?
– Когда-нибудь поймем.
– То есть вы не знаете?
– Нет.
Все было кончено.
А когда все кончено в бою – значит, все началось для ужина.
Подтянулась мотопехота. Растов с санкции комполка сдал Мирошнику охрану боевого участка. После чего майор вместе со своими молодцами по праву завоевателя занял самый комфортабельный блокгауз неподалеку от входа в тоннель.
В ходе штурма базы возле него не взорвалось ни одного снаряда. Воздушный шлюз блокгауза гонял атмосферу туда-сюда исправно, на бронестеклах не было ни царапины.
Внутри работали и печки, и кондиционеры, «и все прочее СЖО» – как выразился Игневич, разумея системы жизнеобеспечения. Учитывая, что планетоид Фраский-Лед не имел атмосферы, а средняя температура его поверхности составляла 125 градусов ниже нуля по Цельсию, теплый и светлый островок привычной жизни для измотанных танкистов Растова был бесценным подарком судьбы.
Помор сразу же побежал пользоваться «прочим СЖО» – у мехвода от нервов прихватило живот.
Растов с командирской степенностью посетил отхожее место. Мысленно похвалил клонов за его идеальное санитарное состояние, поругал за низкое качество туалетной бумаги и мыла.
Майор уже собрался выходить, когда на приоткрытой двери технической каморки со швабрами заметил яркое пятно.
На мгновение показалось: кровь.
Подошел поглядеть поближе. Вздохнул с облегчением: всего лишь пропагандистский плакат.
Самых ярких, самых контрастных красок клоны никогда не жалели, а тут художник вообще словно взбесился. Собственно, ничего кроме красного, черного и желтого он использовать для передачи своего художественного сообщения не пожелал…
Во весь плакат пылали алые небеса, освещенные багровым солнцем. Вырастая из пламени пожаров, возвышалась почти до самого солнца огромная черная машина на длинных высоких ходулях.
Машина нависала над человеком. Человек на ее фоне был совсем невелик – так, землеройка перед цаплей.
Герой был облачен в желтый гермокостюм, по покрою близкий к российскому танковому. Но следовало думать, что раз плакат клонский, то и униформа – клонская. По крайней мере, по мнению художника.
В поднятой руке танкист держал пистолет. Он целился в шагающую машину супостата.
От всей его фигуры, от этого жеста веяло обреченностью и мужественным упрямством.
– Это еще че за мазня? – спросил у майора Помор, выглядывая из-за плеча.
– Да вот, как видишь… – Растов на секунду задумался. – Какая-то инопланетная образина и отважный клонский герой. Я бы назвал «С голой пяткой на саблю».
– А что написано?
Растову не то чтобы до одури хотелось знать, какую еще задорную глупость приложили к рисунку клонские пропагандоны – «До последнего патрона!» или «Они не пройдут!», – но положение командира обязывало.
Он направил на плакат камеру своего «Сигурда».
– «Они придут» – сухо произнес переводчик. – Будь готов».
Растов с Помором озадаченно переглянулись.
– «Художник Элам Тихшани, – прилежно перевел «Сигурд» заодно и мелкий шрифт на краю плаката. – Вторая военная типография. Синандж, Тэрта».
– Кто придет? – спросил Помор.
– Инопланетные агрессоры.
На выходе из туалета майора перехватили двое совсем молодых танкистов. Растов их толком не знал. Они служили в третьем
