походы на неверных, к коим в первую очередь относили тех, кто поклоняется другим богам. И шли на помощь византийским легионам единоверцы из Галлии, Фракии, прочих земель, помогая в войне легионам Царьграда против персов Хосрова. Пала святыня Чернобогова, град Иерусалим в далёких землях, и иудеи вырезали тех, кто поклоняется символу креста, всех до единого человека[40]. Оно конечно, Чернобог проклят старыми богами, но уничтожать всех, не различая пола и возраста…
На саму же славянскую землю непрерывно идут находники со степи дикой, из лесов франкских, желая примучить славян, обратить их в проклятую веру, сделать рабами своими. Появились жрецы Чернобога и на дальнем полуночье – племена финнов и норгов прислали своих гонцов с этими вестями. Изнемогает земля славянская от нашествий непрерывных, и дать людей жрецы просто не могут. Коли желают князья, пусть кликнут охотников либо другими путями сами себе людей добывают под руку. Ибо всех, кого могли, уже отослали жрецы Святовида. И больше нет у них власти над родами, чтобы в тяжёлые годы у них воев и жёнок отбирать. Огорчился Крут тем словам. Как воздух нужен народ на новых землях. И чем больше, тем лучше. Прямо и не знает дружинник, что ему делать. И время идёт – до ревуна-рюеня вернуться надо в град, ибо замёрзнет Ледяное море, и не станет дороги домой.
Произнёс это слово, «домой», вслух и понял, что отныне действительно земли те новые – дом родной у дружинника. И сообразил, где ему людей взять. Подивился, что же сразу не додумался-то? Первым делом обменял оставшуюся часть добычи у жрецов на звонкую монету, золотую и серебряную, да продал им остаток мехов. Потом пошёл на рынок рабский, кликнул клич среди торговцев живым товаром, что на будущий год он готов выкупить каждого раба славянского племени, которого они привезут. А появится он, Крут, либо гость от него, в разноцвете. Готов даже залог внести, если опоздает, и оставит деньги в храме Святовида! Показал сундук с золотыми статерами византийскими, торжественно передал его воинам дружины храмовой, всем в белом, на белых же конях. Подивились купцы, но поверили. Ибо не бывало такого, чтобы славянин солгал. Противна ложь душе славянской.
Посовещались работорговцы, пообещали на будущий год привезти всех, кого найдут, но не меньше трёх тысяч человек. На столько тот сундук потянул. Порадовался Крут, но будет то лишь в следующем году, да и привезут народ измученный, в полную силу работать не могущий. Его ещё откормить нужно будет да вылечить. На то время понадобится, понятно. Но не страшно это. Нисколечко. Ибо помочь родовичу – святое. А сейчас-то кого везти? Пусты корабли. Лишь экипажи на борту да воины. Пассажиров нет. Никого. Некого везти за моря, некого на новые угодья сажать.
Но и тут Крут не опечалился, а послал глашатая по всей округе и граду, что готов выкупить он всех должников кабальных, кто не в силах долги свои выплатить, при условии, что те с ним пойдут. А таковых набралось едва ли не под тысячу: неурожай был в прошлом году да нашествие ромеев. Так что многие и многие задолжали, продавали себя в закупы, в рабы, лишь бы семьи да детишек прокормить… Похудела мошна так, что и дно видать, но доволен воин – поручение выполнил. Теперь можно и возвращаться со спокойной душой в новый мир!.. Грузятся люди на корабли, счастью своему не верят. Свободу получили! Избавились от постылого любому рабства! К тому же, по слухам, жизнь там, в новых местах, спокойнее и богаче, да и князья не столь жестоки, как местные богатеи. Наслышаны о них, и немало! К тому же, чтобы семьи не разлучать, разрешил Крут с собой их забрать, и многие решились. Да что там многие, почитай, все. Кто с собой детей везёт, кто идёт, потому что должны люди отработать за свой выкуп три года на новом месте, но разлучаться на столь долгий срок близкие не желают. К тому же и надежда, что на новом месте будет лучше, и вольный дух, что требует нового, и любопытство человеческое извечное… И идут люди на лодьи стар и млад, мужи и жёны, отроки и девицы. Прослышав о таком, сироты приходили, коих много появилось в славянской земле после нашествия ромеев, просились уплыть с дружиной. Без надежды просили. Просто пытаясь что-то изменить в своей горькой судьбине… Никому Крут не отказывал – брал всех. Уж и недовольны жрецы, косятся на воина нехорошо. Разговоры строгие с ним говорят, пеняют на деяния неслыханные, а тот им в ответ одно:
– Сказали, самому людей искать. Я и ищу!
Злятся жрецы. Но терпят. Слово ведь сказано. Но, видно, совсем не по нраву им то, что творится сейчас в Арконе, ибо в ночь перед отплытием явились к нему двое старших жрецов, вызвали на пристань, молвили слово суровое: больше храм с князьями дел иметь не хочет. Вольны они, и пусть живут сами по себе. Ни на кого не рассчитывают, ни на какую помощь. А коли задумают вернуться на славянские земли – нет им сюда хода. И людям их тоже нет! Следующий год, поскольку, опять же, слово дадено, могут приплыть лодьи из новой земли сюда, но это будет последний раз! И больше ни кормить дружину, ни устраивать[41] жрецы не станут. И кстати, за ссуженные на время лодьи чтобы плату не забыли внести да вернуть кораблики по приходе. Как хотите людей вывозите к себе. Больше мы вас знать не знаем!
Выслушал Крут, нахмурился. Пообещал, что передаст слово в слово братьям сказанное. Ночь не спал, думал, как дело поправить, но ничего не надумал. А утром повелел паруса поднимать, в Славгород путь держать.
