Это так просто — когда имеешь Право. Ты можешь убить всех.
— Тебе сегодня в школу. Там тебе расскажут лучше.
— Но ведь там это расскажут другие! И не сразу — потом! Вон, старший брат уже год в школе — а молчит. Я, говорит, думаю, что тебе пока рано. Потом, говорит, может быть…
— Я расскажу. Сегодня. После школы.
— Ладно.
Наряду с грамматикой, математикой, риторикой, музыкой, физической подготовкой и богословием во всех школах есть отдельный курс — занятия по Праву. Это очень важно. И начинают с этой же истории, не дорассказанной старшими дома, — с истории про Немхеза, воспользовавшегося Правом.
Ночь убивала молча — но не тихо. Многие не хотели умирать, успев все-таки проснуться. Их крики и подбросили старого рубаку с кровати. Меч уже в руках — он заменит и одежду и броню.
Едва ли кто из воинов в рогатых шлемах мог бы выйти с ним один на один — и Немхез знал это. Да даже и дюжина…
Дверь, издав предсмертный вопль, рухнула внутрь, впуская ночь в дом. На голове ночи — перевернутый месяц, в руке — кусок темного небесного свода с Карающей Дланью, в другой — меч…
Рогатый не успел поднять клинок — и тихо опустился сам, заливая пол кровью из рассеченного горла. Но за ним шел еще один… И еще…
А потом безумная ночь разорвала с коротким свистом пленку, затягивающую узкое окно.
Стрела вошла под левую лопатку и выглянула из груди. Да так и остановилась, замерла, увидев очередной лоскут ночи, врывающийся в дверной проем.
— Право… — прохрипел рубака, опускаясь на колени перед надвигающейся тьмой.
И тьма испугалась — но не отступила, а ринулась вперед, надеясь успеть — заткнуть глотку хрипящему, порвать, дотянувшись хотя бы кончиком лезвия, не дать вылететь словам… Без замаха, без страха самому напороться на клинок, что все еще сжимают руки смертельно раненного врага — всего себя, как стрелу, кидает вперед воин в рогатом шлеме — и не успевает.
— Право на месть… — захлебываясь собственной кровью, успевает выплюнуть умирающий.
И все, ничего не исправишь. Лезвие достигшего цели меча ломается о преграду с твердостью камня. Право на месть священно.
К утру все было кончено — и можно уходить.
— Он успел произнести просьбу о Праве?
— Да…
Оба воина в рогатых шлемах угрюмы, их лица сумрачны вопреки оторвавшемуся от окровавленного горизонта солнцу.
— Кто ж мог подумать… — вздыхает один. — Но, может, обойдется? Право-то оно право, но вдруг брехня все это про божественный дар?
— А ты видел его тело?
Все видели. Тупили клинки о камень, пытались расплавить глыбу в кузничном пламени, раздробить другими камнями… Все перепробовали. Бесполезно. Право на месть, данное богом, священно.
И кто-то им, наконец, воспользовался.
— Я останусь. Может, он удовольствуется одним мной? А то еще и остановлю его…
— Как знаешь.
Корабли с полумесяцами на носах и Карающей Дланью на черных парусах спешили прочь. Прочь от места, где их враг решился воспользоваться Правом.
Он прав по-своему. Он не думал о том, что будет потом, — Для него никакого потом уже не было. Он просто решился произнести слова — и успел.
— Может, он удовольствуется одним?
Меч лупит по каменной фигуре, высекая искры. Семь Искр — маленьких звездочек — складываются на миг все в ту же Карающую Длань. От этого теперь никуда не деться, не скрыться — ни за морем, ни за небом. Только одна надежда:
— Может, он удовольствуется одним?
Воин в черном снимает шлем и доспех. Время у него есть. А потом…
— Может, он удовольствуется одним?..
Ожидание смерти хуже самой смерти — это всем известно. Наверняка то же можно сказать о мести и о ее ожидании.
