Стрела указывала на запад — туда, откуда приплыли воины в рогатых шлемах.
Немхез не удовольствовался одним.
— Я в своем Праве.
Ему не с кем и не с чем было прощаться — деревня была сожжена дотла, а те, кто в ней жил, все до одного были мёртвы. Кроме него — получившего Право.
Он шагнул навстречу волне — одной из бесчисленных волн, принесших вчера на берег корабли с полумесяцами на носах и семизвездьем карающей длани на крыльях парусов, а нынче несущих их обратно.
Море тоже было виновно — а потому он мстил и морю, бредя по не смеющей, не умеющей поглотить его глади, прячущей в себе бездну, бессильную перед ним, униженную им…
Он в своем Праве.
Право на месть священно.
— Остановись!
Пришелец молчал. И откуда он только взялся? Весь день не было даже тени паруса на горизонте, ни одно судно не ткнулось носом в берег — но чужак вот он, здесь. Пешком, что ли, измерял морской простор?
— Остановись!
Молчит — и продолжает идти. Дозорный поправил рогатый шлем, потянулся было к сигнальному рожку на поясе…
Поднимать тревогу из-за одного полуголого бродяги, выброшенного на берег бездонным? Ха!
— Ты чужой на этом берегу, — сурово произнес страж. — Я вправе убить тебя.
— Я в своем Праве, — пришелец поднял взгляд пугающе глубоких глаз цвета бушующего моря. Взгляд мазнул по лицу дозорного, оставив пылающий след.
— Да кто ты такой?!
Меч как сквозь масло прошел от левой ключицы наглеца. вниз, рассекая грудь, но застрял там, где сердце, звякнув, будто ударился о камень.
— Вы убили мой род. Вы убили меня. Я в своем Праве…
И ладонь чужака смыкается на лезвии вонзившегося в его грудь меча, смыкается, вынимая клинок — словно не из тела, а из воды.
Крови нет.
До того момента, пока лезвие поменявшего хозяина меча, развернувшись, не перерубает пополам дозорного в рогатом шлеме, пытающегося дотянуться, успеть пронзить небо тревожным воем сигнального рожка, висящего на поясе…
Не успел. И кровь бьет фонтаном, раскрашивая равнодушное лицо пришедшего по волнам убийцы жутким узором.
— Я в своем Праве, — произносит Немхез, снимая с пояса убитого сигнальный рог. — Вы в моей власти.
И тревожный вой пугает небо, взывая о помощи.
— Вы в моей власти, — повторяет Немхез, отнимая умолкший рог от перепачканных чужой кровью губ, встречая взглядом бегущих к нему воинов в шлемах, увенчанных полумесяцами, на чьих щитах — Карающая Длань. — Я в своем Праве.
А потом он убивает их всех — одного за другим. А потом идет в поселок — и убивает остальных. Воинов, мастеровых, земледельцев, купцов, нищих… Мужчин, женщин, стариков, Детей…
Он в Праве. Право на месть священно — оно даровано богом.
Серый с подпалинами пес, больше похожий на волка, молча обнажает клыки, заступая дорогу убийце, перешагнувшему через тело его хозяина, чтобы войти в дом его хозяйки. Так же молча пес взмывает в воздух — и зубы смыкаются на глотке врага…
Вкус крови не пьянит пса — потому что это его собственная кровь, хлещущая из порванной голыми руками шеи.
— Я в своем Праве, — рычит человек с каменным сердцем, омываемый чужой кровью. Пес пытается дотянуться до босой ноги переступающего через него врага — и захлебывается последним выдохом…
Женщина на пороге безоружна.
— Пес… — говорит она с жалостью, глядя на умирающего в луже собственной крови зверя. — Пес! — шепчет она с ненавистью, глядя на не желающего насытиться чужой кровью человека.
Она кричала, когда он входил в нее.
Она молчала, когда он ее убивал.
Она была мертва, когда он убивал ее детей.
Он в своем Праве.
