Есть тактика ведения войны, которую кто-то назвал «выжженной землей». Ее используют против заведомо превосходящего противника, оставляя на его пути ничто, не давая ему того, за чем он пришел. Только черные остовы выжженных селений. Только ядовитый вкус воды в отравленных колодцах. Пустота загубленных полей и садов, пустота хранилищ и кладовых… Враг не встречает сопротивления — только пустоту и смерть, но не те, которые несет сам, а те, что ему оставляют.
Вожди в рогатых шлемах после гибели трех поселков от руки Получившего Право решили использовать похожую тактику. Они назвали ее «выжженный взгляд».
И следующее селение встретило чужака равнодушием. Его не видели, на него не обращали внимания, не замечали. Даже когда он убивал — они не сопротивлялись.
Двое стариков беседуют о былом. Голова одного слетает с плеч. Второй поднимает ее — и продолжает говорить, словно ничего не произошло, словно все так же, как прежде… Потом умирает и второй — так и не подняв руки для того, чтобы защититься от удара.
Юноша и девушка неумело и неловко смыкают губы в поцелуе… Когда лезвие меча пронзает ей сердце, она лишь крепче прижимается к парню — и тот отвечает ей тем же, словно не замечая, что клинок не останавливается, вонзается и в его грудь.
Дети кувыркаются в придорожной траве. Один из них поднимается, падает — и больше уже не встает. Остальные не пытаются убежать, они продолжают свою игру — дальше, до самого конца…
Месть не приносит удовольствия. Но только кто решил, что мстят для удовольствия?
Убив последнего, Немхез лишь пожимает плечами, переступает через труп и идет дальше.
Мстят не для удовольствия — не прав был уже тот, первый, оставшийся дожидаться его возрождения в сожженном поселке на берегу. Немхез не мог удовольствоваться одним. При чем здесь удовольствие?
Мстят ради мести.
И Право на месть священно.
Тактика «выжженного взгляда» его не остановила. Ничто не могло его остановить.
Только осуществленная месть. А границы своей мести каждый определяет сам. Бог дает только Право. Только Право на месть.
Они вышли ему навстречу — те, кто решился выйти. И он убил их — всех.
Они бежали от него — те, кто не решался встретиться с ним в бою. Но он убил и их — всех.
— Ты ради этого живешь? — спросил у Немхеза смуглолицый купец, привезший свой цветастый товар в земли воинов в рогатых шлемах.
— Я — живу? — спросил у него Немхез. А потом убил и купца. Раз уж тот приплыл в поисках прибыли сюда, к возвращающимся из разбойных набегов дружинам с Карающей Дланью на щитах — значит, и он виновен в гибели рода Немхеза.
Значит, и он заслуживает мести. Значит, и его семья, и его Народ, и его страна…
Немхез ступил на водную гладь — и униженное море было вынуждено нести его на себе: оно тоже виновно. До сих пор виновно — ибо носит на себе корабли купцов, получающих прибыль от набегов разбойных дружин, пусть при этом и не сражающихся с ними в одних рядах.
— Я в своем Праве…
— Что за глупость? Так ведь получится, что он имеет право уничтожить весь мир, учитель! — Мальчишка удивлен так, что даже забывает встать, обращаясь к преподавателю.
— Он имеет Право, — спокойно отвечает учитель. Он уже привык к подобному удивлению — и этот мальчишка далеко не первый.
— А что потом? — спрашивает, вспомнив наконец подняться, удивленный ученик.
— А что потом — думай сам, — отвечает учитель. — Расскажешь нам всем на следующем уроке.
Какая-то девчонка за первым столом смеется — и мальчишка краснеет от досады. Да как она смеет?..
И с губ готова сорваться формула просьбы, обращенной к богу.
— Право… — шелестом отвечают касанию пересохшего языка пересохшие губы. И — все. Он замолкает, не договорив — потому что задумывается о том, что будет потом.
Подавится ли девчонка своим гадким смехом? Или он сам порвет ей горло голыми руками, запихивая обратно насмешку? И ведь никто не остановит и слова не скажет — он будет в Праве…
Или придется убить и учителя — улыбающегося с пониманием и сочувствием? И весь класс, хихикающий в кулаки? И этого…
