Точно! Тут же справедливый мир, счастья и горя – всем поровну. Если в начале жизни человек страдает, то потом ему воздается.
– А вот мне интересно, – не сдержалась я. – Если человек совершил злодейство, уверенный, что он прав? Что ему будет? Настигнет расплата?
Эд вскинул брови и наморщил лоб.
– Хммм… Такие вопросы обычно дети задают. Я не Спящий, и мне ответить сложно.
– Счастье нужно заработать, – сказала я. – Выстрадать. Если не знаешь горя, не сможешь оценить счастья. Говорят, что я была злобным и глубоко несчастным человеком, и знаешь, эти дни с тобой, наверное, стоят тех слез. «Наверное» – потому что не помню своих страданий.
Он опять сорвал стебелек, провел им по моему лбу, носу, губам, было приятно и щекотно – я закрыла глаза, улыбнулась. Эд погладил меня по щеке, надавил на губы, его пальцы скользнули по шее, груди, бокам… Незаметно потянули за поясок, я улыбнулась еще шире, но не стала открывать глаз. Вопреки ожиданиям, он сначала расплел мои косы и только потом снял верхнее платье, сорочку, и я осталась перед ним нагая, посеребренная лунным светом.
– Ты – совершенство, – выдохнул он, ужалил в пупок и сразу же отстранился, припал к губам.
Необузданная страсть поутихла, мы любили друг друга неторопливо, нежно, стараясь запомнить и впитать каждое прикосновение. Больше всего грела мысль, что Эд не бросил меня, хотя его обязательства передо мной закончились.
Счастливые и опустошенные, мы обнялись, я замерла, прижавшись ухом к груди Эда. Шелестели листья, колышимые серебряным ветром, в траве наперебой стрекотали кузнечики, вдалеке протяжно, на одной ноте стенала ночная птица, но все звуки заглушал стук сердца любимого человека: тук-тук, тук-тук… Тик-так, тик-так – отсчитывает время метроном, мир теплый и безопасный, как материнская утроба, и минуты не вытекают из нас – бегут по кругу.
Эд проснулся первым, сквозь сон, не открывая глаз, с его помощью я надела оба платья, и он отнес меня в кибитку, где мы снова провалились в сон.
Видимо, еще не рассвело, потому что в кибитке было темно, но ни Эда, ни Арлито под боком не обнаружилось. На коленях я подошла к выходу, собралась отогнуть полог, но услышала голос Эда:
– Понимаешь, для меня это уже не важно. Если думаешь, что я жонглирую словами, то ты ошибаешься. Я правда ради нее готов жизнь отдать.
Улыбаясь, я глянула в щель между пологом и основной частью кибитки: Эд что-то жарил над костром, сидя на корточках, Арлито стоял ко мне спиной, заведя руки за спину. Небо затянуло серое покрывало туч.
– Еще как понимаю, – сказал маг после недолгих размышлений. – Я прожил почти девяносто лет и кое-чему научился. Сейчас ты можешь мне не поверить, но я знаю, что прав. Все, что делает человек, рано или поздно превращается в пыль. Чувства погибают быстрее всего, ведь им даже пылью не стать. Сейчас ты чувствуешь, что любишь ее, и искренен в своих порывах, но уверен ли, что через месяц или год ничего не изменится?
Несколько дней назад я то же самое говорила Ларсо, когда он предлагал мне убежать на острова, теперь же готова была отречься от своих слов, хотя в глубине души понимала: они – правда.
– Ты вернешься домой, обнимешь детей и передумаешь, а мне ее потом выхаживать…
Спасибо, Арлито, за заботу, но все равно – зачем так делать? Зачем портить сказку? Я не претендую на Эда, я претендую на сказку! Потому пришлось громко чихать, шумно копошиться и покидать кибитку. Мужчины, естественно, замолчали. Презрительная ухмылка сошла с лица Эда, теперь он улыбался открыто и искренне.
– Славное утро, моя радость! Иди сюда.
– И вам – славное. С большим удовольствием я умылась бы. Кто-нибудь видел поблизости ручей?
– Идем, покажу.
Эд направился ко мне, Арлито посмотрел на него с такой тоской, что мне сделалось не по себе. Что это с ним? Спрашивать я, конечно же, не стала, взяла Эда под руку.
Родник вытекал из-под кряжистого дуба с натруженными, узловатыми ветвями.
– Как в сказке, – проговорила я, глядя на свое отражение в кристально чистой воде, присела, зачерпнула ее горстями, напилась, потом умылась. Обернувшись, не обнаружила Эда поблизости и разделась.
Когда я закончила и уже облачилась в одежду, Эд подошел ко мне с видом заговорщика, разжал кулак: пока я мылась, он собрал для меня землянику и теперь самозабвенно по одной скармливал мне ягоды, находя в процессе только ему понятную эстетику. Вскоре мы поменялись ролями, теперь я его кормила. Когда ягоды закончились, сказала:
