садовские дети! Зачем? Кроме федералов, к расследованию подключилась военная разведка.
Командование, в целом, осталось довольным итогами операции: из заложников пропало лишь двое детей и тренер – результат хороший по любым меркам.
Но Петру от того не легче: одним из пропавших оказался Ванька, сын. Внутри будто гнойная струна натянулась, палила яростью до звона в башке. Словно у первогодка! – усмехнулся он на себя. Негоже. Постараться расслабиться, иначе отстранят, командир – вон поглядывает изучающе. Ребята – с сочувствием. Нервы убрать, войти в рабочее состояние: представить, будто перед ним обычная миссия по освобождению народов, горячая точка. Обычная. Миссия.
И ждать. Колесики крутятся.
По стране ввели режим ЧС. Активировали все возможные системы слежения, от спутника до вышек, любые разговоры прослушивались. У врага имелся в распоряжении глушащий генератор, если вздумают его снова включить – будут отслежены, все «мертвые» зоны подлежали немедленному досмотру.
Тук-тук, тук-тук… мерно стучали молоточки. Слушала завороженно, таращась в пространство, не осознавая – кто она и где. Внезапно прямо перед собой Марина увидела берцы. Легкие, ткань с замшей, качественные… дорогие, наверное. Хозяин ботинок стоял напротив нее. Наклонился. Бандана, жесткий взгляд прищуренных глаз.
Вспомнила: садик, захват. Она в плену?!
– Очнулась? Хорошо.
Заныла скула, которой он коснулся. Дернулась куснуть – и голову пробила резкая боль; она вновь потеряла сознание.
Следующий раз очнулась уже в одиночестве. И опять от стука молоточков, тук-тук, тук-тук. Лежала на полу возле стены, над ней полка. Людей нет, сумки какие-то, ящики… Огляделась – и дошло: это колеса стучат, она в поезде! Скотчем залеплен рот. Руки. И да, ноги. Скручена-связана и, словно ковер, сложена в угол. Замечательно.
Подергалась туда-сюда. Перекатилась в проход. Превозмогая тошнотворную слабость, уселась, привалившись к стене. Перед глазами водили хоровод мерцающие звездочки. В тусклом свете ртутных ламп. Хоть бы одно окно – сплошь стены. Да ведь она в багажном вагоне поезда!
И тут услышала… что это? Будто кто-то плакал! Тихо, горестно. Чем дальше, тем жалостливее. Изогнулась и, вихляясь по- змеиному, поползла на звук.
В соседнем отделении привязанные, словно собачонки, веревкой к шесту, лежали ее мальчишки – Ваня и Саня! Маленький спал, раскинувшись на одеяле, а старший, свернувшись калачиком, рыдал. Грязный, в ссадинах, футболка порвана.
Она подползла, замычала. Он поднял голову и уставился на нее округлившимися глазами. Плач сам собой прекратился, губы разъехались в улыбку. Руки мальчишке связали, гады!
– М-марина… С-серге…
Она подползла и ткнулась лицом в его ладошки.
– Чего? А-а, скотч снять?
Покивала – молодец, мол, дотумкал. Он подцепил пальцем липкую ленту, зажал кончик…
– Ф-фу, хорошо-то как. Чуть не задохнулась. Спасибо, Вань.
Вывернулась ближе к нему, легла напротив, чтобы глаза в глаза.
Запинаясь, Иван принялся объяснять: до автобуса добежать не успевал, кинулся вдоль ограды, по кустам… его и догнали. И тяжко, протяжно вздохнул – сплоховал, мол. Виноват.
– Били?
– Нет! – помотал головой. – Толкнули. А потом того, кто толкнул, ругали за это.
Досталось малышу, бедному… им всем досталось.
– Расскажи, что в садике утром случилось, я ж так и не знаю… – попросила.
Иван, хоть и всхлипывал временами непроизвольно, довольно связно обрисовал ситуацию. Говорили тихо, опасаясь разбудить Саню.
После завтрака в группу пришли дяди в черном и всех отвели в зал. И из других групп тоже, просторное помещение на втором этаже было битком набито, воспитательницы еле справлялись. Детей по одному подводили к столу, где сидел доктор в белом халате, и после отправляли на другую половину. Но некоторых, очень немногих, уводили из зала. И его увели. Намазали лоб зеленкой и вниз отправили – «грузиться». А внизу… внизу чего было – она знает.
Когда в машине потом ехали, он слышал, как главный бандит ругался нехорошими словами. Потому что «погрузка» сорвалась. Что за «погрузка» – не понял, зато понял, что автобус они не догнали.
