В тот день Зигя впервые попросил у мамы Прасковьи купить пластилин. Несколько дней червячок только ел. Утром, днем, ночью. Если поначалу на его коротких ручках едва просматривались пальцы, то теперь различались уже и ногти. Более того, у червячка начали вылепливаться волосики, а под волосиками круглела маленькая головка с въедливым, несколько вытянутым личиком.
Если первое время, в бытность свою червячком, человечек ничего еще не помнил, только шипел, то теперь к нему начала возвращаться память. Вчера вечером в памяти его вылепилось имя. Это было противное, тухлой рыбкой дышащее имя Тухломон.
Глава седьмая. Избушка без курьих ножек
Время идет так стремительно, что поначалу невольно увлекаешься мельканием событий. На самом деле время условно. Жизни всех поколений – точно пушинки на круглом цветке одуванчика. На деле же все мы – Чингисхан и Эзоп, Клеопатра и Ной, Александр Македонский и самый неприметный человек из самого неприметного города – существуем в единой реальности и сталкиваемся с одними и теми же испытаниями. Просеиваемся сквозь сито вечности, которое, убирая все лишнее, показывает нам, и не только нам одним, что мы такое.
Арей сдержал слово. Темный маг не достался ни
Разумеется, Арей мог бы и сам, без всякого плаща, наложить на себя маскирующий морок. И хороший морок, надежный, с двойным-тройным магическим подстегом, с багряной отводящей поволокой. Этим даром он был наделен, как всякий страж света или мрака. Кто пробился бы через первую ступень – застрял бы на второй, на третьей, а если бы каким-то чудом и добрался до самого Арея, то и не узнал бы его, решив, что это лишь очередной из мороков, ибо мороки были окольцованы и под стражем вполне еще могла оказаться какая-нибудь старушенция с большим мешком, полным высушенных голов.
Но морок – это магия. И магия активная. Здесь же, на Запретных землях, использование магии было особенно опасно. Плащ, разумеется, тоже был не чужд магии, но магии зеркальной, легкой и уклончивой, вплетенной в каждую его нить. Такая магия первохаос не раздражает, как шепот не вызывает обвала в ущелье.
Убедившись, что погребальный костер занялся и не погаснет, Арей пошел в «Топор и плаху», мало надеясь добраться туда до темноты. Шагал он быстро. Ночевать в Запретных землях под открытым небом – не самая блестящая идея, как бы хорошо ты ни владел клинком.
Внезапно птицы в лесу разом взлетели. Что-то вспугнуло их. Арей различил низкий рокочущий гул. Сквозь гул пробивались одиночные удары – четкие и звучные. И был еще какой-то звук. Дополнительный. Казалось: кто-то поет и одновременно бормочет в восторженном забвении.
Гул и треск двигались по направлению к Арею. Ему чудилось, будто громадная подкова катится через лес в его сторону. Арей оценил скорость приближения. Никакой возможности ускользнуть. Он оказывался в самом центре. Сообразив это, мечник, пригнувшись, бросился с тропинки в чащу. На бегу извлек из ножен собственный меч и перебросил в опустевшие ножны риттершверт. Он еще раньше убедился, что риттершверт в них проходит. Разве что болтается немного. В лесу Арей огляделся в поисках укрытия и нырнул под ствол старой поваленной ели, к которому прижался так плотно, как это было возможно.
Гул приближался. Видно было, как сотрясаются верхушки деревьев. Летят листья, чавкает грязь. Суетятся перепуганные птицы. Затем из леса вырвался громадный, голов в двести, табун единорогов. Вел его огромный чисто-белый жеребец со спиралевидным рогом. Справа и слева от него скакало по прекрасной кобылице. У них рога были без спиралей, но более острые.
Пригибая молодые деревья, ломая сухие и лавируя между лесными гигантами, стадо пронеслось через ту часть леса, где под еловым стволом таился Арей. Большая часть стада обогнула ель, но с десяток единорогов перескочили через нее. Перевернувшись на спину, Арей видел, как мелькают над ним поджарые животы. Длинные хвосты скользили по стволу. Земля дрожала. Еловый ствол тоже вздрагивал, роняя на Арея чешуйки коры.
Наконец пронесся последний единорог. Барон мрака поднялся и долго смотрел вслед табуну. В глазах у него оттиснулись легкие стремительные тела, благородные головы. Самые смешные рожки были у жеребят. Короткие и толстые, покрытые шерстью. Испытывая постоянный зуд, маленькие единороги бодали рожками друг друга и деревья.
Когда-то единорогов было очень много. Больше, чем оленей. Больше, чем вепрей. Потом, когда магия в мире стала скудеть,
