– Почему ты так думаешь? – спросил Эрланд.
– Да потому, что гончих она не тронула, поскольку те несъедобны. Как порвала их на кусочки, так и бросила здесь. А вот дварфы исчезли, причем все. Наверняка тварь утащила их в свое логово. Вопрос только в том, где оно находится. На мой взгляд, единственное место в этом лесу, где можно спрятаться, – серебряные шахты. Думаю, что поиски нужно продолжать там.
– Сколько выходов из шахт тебе известно? – поинтересовался Эрланд.
– Я знаю о трех, но сколько их там на самом деле, никто не считал. Думаешь, нам нужно разделить охотников?
– Судя по тому, что мы видим здесь, делать этого не стоит. Чудовищу будет проще разделаться с нами по частям. Посмотрим, каким из выходов оно пользуется, а остальные можно завалить. Или, еще лучше, взорвать. Мы можем доставить динамит со стройки, там его много.
– А почему не взорвать сразу все шахты?
– Пока есть надежда на то, что Ульф и его охотники живы, мы не имеем права так поступить, – вздохнув, ответил Эрланд. – Если мы действительно хотим что-то изменить в Нидавеллире, то начинать нужно с отношений друг к другу. Бросаться дварфами, как поступал Нидуд, мы не имеем права. Что мы скажем матерям, женам и детям тех, кто отправился на эту охоту? Что мы пожертвовали жизнями их близких только ради того, чтобы сохранить свои собственные?
– Да, ты прав. Возвращаться к тому, от чего мы все так стараемся уйти, не имеет смысла, – согласился Харальд. – Тогда я пошлю за динамитом?
– Посылай, конечно.
Жуткий грохот вывел Эгиля из того состояния, которое стало теперь для него заменой сна. Он вскочил на ноги и потянул ноздрями воздух. Со стороны северного выхода сильно несло дымом и пылью.
«Что это? – подумал он. – Обвал? Только этого мне и не хватало!»
Он метнулся в сторону восточного выхода, но в этот момент своды пещеры вновь содрогнулись, и грохот послышался уже с востока.
«Нет, это не обвал! – промелькнуло у него в голове. – Это дварфы заваливают входы в шахту взрывами! Пронюхали, гады, о моем убежище, и теперь пытаются заживо похоронить меня здесь!»
Эгиль вдруг запаниковал. При всем своем ужасающем обличье внутри он оставался прежним, и его сущность инстинктивно цеплялась за жизнь. Локи был прав, для того, чтобы привыкнуть к своему новому телу и новым возможностям, необходимо было время. Он уже знал, что сильнее любого из дварфов, шутя разделался с дядей Ульфом и его дурацкой охотой, новая шкура оказалась настолько крепкой, что пришлась не по зубам даже гончим и не пробивалась мечами. Но как выжить, оказавшись запертым в этой ужасающей каменной могиле?!
Пока еще сохранившееся в нем воображение тут же нарисовало страшную картину, как он голодный бродит по этим подземным лабиринтам и считает за счастье, если удастся поймать крысу и живьем съесть ее. Нет, первая брезгливость у Эгиля уже давно прошла, и он ничуть не гнушался тем, чтобы питаться сырым мясом. Он с удовольствием подкрепился дядей Ульфом и его охотниками, но пищи ему теперь требовалось много, а шахта ею отнюдь не изобиловала. Да и любое живое существо избегало встречи с ним, инстинктивно чуя верную гибель, которую это сулило.
«Надо прорываться через южный выход! – решил он. – Если, конечно, еще не поздно!»
За время, проведенное в пещере, Эгиль заметно вырос, так что теперь мог передвигаться по ходам только на четвереньках, но это нисколько не смущало его. Быстро перебирая конечностями, он пополз к южному выходу. К большому облегчению, выход был еще не завален, но там Эгиль сразу почувствовал засаду.
«Вот, значит, как?! – злорадно подумал он. – Решили перехватить меня здесь? Хитро задумано, но посмотрим, как у вас это получится! Я ведь не безмозглый зверь какой-нибудь, а существо мыслящее!»
К немалому удивлению Эгиля, вылезти наружу ему удалось с большим трудом. Он и в самом деле заметно вырос в подземелье, и, если бы дварфы не испугались ужасающего вида своего противника, они могли бы попытаться прикончить его, пока он продирался наружу. Но благоприятный момент был упущен, и Эгиль предстал перед своими врагами во всей своей красе. Он издал невероятный рев, от которого леденела душа, и хотел уже броситься на дварфов, но тут в него тучей полетели стрелы, а вокруг выхода загорелся специально подготовленный хворост. Стрелы Эгилю особого вреда не причинили, но при виде огня он попятился. Как любое ночное существо, он неуютно чувствовал себя при свете, да и пламени тоже побаивался.
Его смятение вдохновило дварфов, и они с воодушевлением стали подбрасывать в огонь новые охапки хвороста.
«Собрались поджарить меня? – подумал Эгиль. – Нет уж, любезные дварфы, в мои планы превращение в жаркое совсем не входит. Я не знаю, как мое новое тело отреагирует на огонь, но пробовать его на жаропрочность почему-то не хочется. Что же,
