инструментального семейства виол, и его правильнее называть басовой виолой.
Все это мне рассказал учитель по классу контрабаса, пожилой музыкант, которого школа выписывала на пару часов в неделю, чтоб он давал нам уроки, мне и еще паре ребят постарше. Чисто выбритый лысеющий дяденька, с длинными пальцами в твердых мозолях, увлеченный до самозабвения. Каждый раз я засыпал его вопросами: и об истории контрабаса, и о том, как он играл в разных оркестрах сессионным музыкантом, как изъездил почти всю страну на своем велосипеде. На его велике сзади стояло хитрое крепление для контрабаса, и наш учитель катался по округе, степенно крутя педали, с инструментом за спиной.
Он никогда не был женат. Хорошие контрабасисты – плохие мужья, говорил он. У него было много подобных высказываний. Вот, например, из того, что я помню: великих виолончелистов-мужчин не бывает. А его мнение об альтистах обоих полов я вообще не решился бы повторить в приличном обществе.
О школьном контрабасе он говорил в женском роде. «Ее нужно хорошенько отполировать». Или: «Ты позаботишься о ней – и она позаботится о тебе».
Из меня получился неважный контрабасист. Сам по себе я играть толком не мог, а из навязанных мне выступлений в школьном оркестре я только помню, как путался в партитуре и украдкой поглядывал на виолончелистов, дожидаясь, когда они перевернут страницу нотной тетради, чтобы вступить по новой, вплетая в какофонию школьного оркестра простейшие басовые ноты.
С тех пор прошло много лет, я почти разучился читать ноты, но если мне грезится, что я их читаю, они всегда в басовом ключе:
Каждый день после уроков те, кто учился музыке, шли на занятия в музыкалку, а те, кто не учился, валялись дома на диванах и читали книжки и комиксы.
Я практически не занимался. Я брал с собой книжку и читал тайком, сидя на высоком табурете и прижимая к себе гладкий бок контрабаса, со смычком в руке – чтоб ловчее обмануть случайного очевидца. Я был ленив и лишен вдохновения. Мой смычок натужно скрипел по струнам, хотя ему полагалось непринужденно скользить и громыхать, пальцы неловко заплетались. Другие ребята старались, осваивали инструменты. Я не старался. Пока я честно отсиживал свои полчаса в музыкальном классе, никому и дела не было. У меня был очень хороший большой кабинет: контрабас хранился в шкафу в главной репетиционной.
В нашей школе, должен отметить, был всего один Знаменитый Выпускник. О нем ходили легенды: как его выгнали из школы, когда он пьяным проехался по школьному крикетному полю, как он потом стал богатым и знаменитым – сперва актером на вторых ролях в Илингских комедиях, потом типичным английским невежей и хамом в бесчисленных голливудских фильмах. Он не стал по правде кинозвездой, но если появлялся в каком-нибудь фильме в «Воскресном кинозале», мы кричали «Ура!».
Дверная ручка дернулась и повернулась, я быстренько отложил книжку на фортепиано, подался вперед и перевернул страницу потрепанного учебника «52 упражнения для контрабаса». Директор школы сказал кому-то:
– Над созданием музыкальной школы мы, конечно, трудились особо. А это наша репетиционная… – и они вошли.
Директор школы, заведующий музыкальными классами (неприметный блеклый очкарик, который мне, в общем, нравился), заместитель заведующего музыкальными классами (дирижер нашего школьного оркестра, который ненавидел меня всей душой) и – да, это был он и никто иной – наш Знаменитый Выпускник собственной персоной в сопровождении душистой воздушной блондинки, которая держала его под руку и, судя по виду, вполне могла быть какой-нибудь кинозвездой.
Я бросил делать вид, что пытаюсь играть, сполз с высокого табурета и почтительно встал, держа контрабас за гриф.
Директор рассказал о звуконепроницаемом покрытии стен и о коврах, о сборе денег на строительство музыкальной школы, подчеркнул, что на следующий этап ремонта нет средств, а значит, понадобятся дополнительные дотации, и как раз приступил к рассуждениям о ценах на стеклопакеты с двойными стеклами, но душистая женщина его перебила:
– Вы только посмотрите, какой он славный!
И все повернулись ко мне.
– Да уж, немалых размеров скрипка… трудно держать под подбородком, – пошутил Знаменитый Выпускник, и все исполнительно засмеялись.
– Такой большой инструмент, – продолжала женщина. – И такой маленький мальчик. Но мы, наверное, мешаем тебе заниматься. Ты продолжай, не стесняйся. Сыграй нам что-нибудь.
Директор школы и заведующий музыкальными классами выжидательно мне заулыбались. Заместитель заведующего, не питавший иллюзий касательно моих музыкальных талантов, начал было говорить, что в соседнем кабинете занимается первая скрипка школьного оркестра, и он с удовольствием им сыграет, и…
– Я хочу послушать
– Одиннадцать, мисс.
