нервы.
На станции Кингстон Лаури прежде никогда не бывал. Тем не менее с виду она почти ничем не отличалась от станции Ангелус, и ее управленческая структура была точно такой же — не удивительно, ведь обе станции строились по одному и тому же принципу эффективности и порядка. Станции, хоть и находились за тысячи миль друг от друга, на глаз отличались только тем, что Кингстон окружало еще больше колючей проволоки, чем Ангелус, и защищало еще больше пулеметов, но в диком, незаселенном краю это вполне естественно.
Лаури быстро отыскал нужный отдел, где ему выделили комнату и временный кабинет, который оказался точной копией того, что он оставил в Ангелусе.
Он ждал, когда его вызовут.
За ним пришли в полночь. Двое рядовых Армии Локомотива «Кингстон» постучали в дверь, вырвав Лаури из сна без сновидений. Когда он открыл, они четко развернулись на каблуках и исчезли в неосвещенном коридоре, жестом приказав следовать за собой. Он повиновался. Стук ботинок глухим эхом отдавался в бетонных переходах.
Полночные вызовы почти наверняка означали трибунал или, что чаще, наказание без формального процесса, поэтому Лаури даже не пытался докучать конвоирам расспросами о том, куда его ведут. Скорее всего, они и сами этого не знали. Он плелся в унылом молчании, готовясь к худшему и напоминая себе, что мудрость Линии намного превосходит его собственную.
Его завели в комнату без окон и оставили там одного.
Пол покрывала серая плитка. В дальнем конце комнаты стоял стальной стол, за ним — три стула и электрическая лампа. Позади виднелась еще одна дверь. Вскоре через нее вошли трое в мундирах и сели за стол. Двое мужчин и одна, как показалось Лаури, женщина. Свет, бивший из-за их спин, не позволял разобрать званий и знаков отличия. В их внешности он не заметил ничего примечательного, кроме разве того, что у одного из мужчин отсутствовало ухо. Лица их были бесстрастны.
Лаури сложил руки за спиной, унимая дрожь.
— Присаживайтесь, Лаури, — произнес один из «мундиров».
Он огляделся, но не нашел ничего, на что можно сесть.
— Сядьте, Лаури.
Медленно, сомневаясь в правильности своего решения, он уселся прямо на холодный кафель, скрестив ноги.
— Знаете, почему вы здесь, младший смотрящий третьего ранга Лаури?
Он безучастно уставился на плитки пола:
— Я отдаю себя на суд Линии.
— То есть вы не знаете, зачем вы здесь.
— Уверен, что для этого есть причины. Мне о них не сообщили.
Один из них хмыкнул и сделал запись на листе бумаги.
Та, которую Лаури счел женщиной, сказала:
— У вас длинный послужной список, Лаури.
Гордость изжогой поднялась из глубины души, и он ответил:
— Уверен, у меня достойный послужной список.
— Приемлемый, — сказала она. — Не более.
Влез одноухий:
— Неоднократные проявления гордыни.
— Неуместные симпатии, — продолжил второй глубоким бесцветным голосом.
— Грубые ошибки, — закончила женщина, — ведущие к потере солдат, боевой техники и замедляющие прогресс
— Да, — согласился Лаури.
Он не знал, на какие именно факты они ссылаются, но ни секунды не сомневался в их правоте. Лицо его вспыхнуло, и он продолжил, уставившись в пол:
— Сожалею о своих промахах.
— Очень хорошо. — Одноухий снова что-то записал.
Заговорила женщина:
— Не отчаивайтесь, Лаури. Отчаяние непродуктивно. Ваше досье не постыдно. К примеру, вы пережили необычайно много встреч с агентами наших врагов. Насколько мне известно, вы специально изучали их поведение. Что вы испытываете к ним?
