Академии.
Лив осторожно села на землю, скрестив ноги.
Вода светилась из глубины. Так свет и тепло проходят сквозь ладонь, если держать руку над свечой, — вот на что это похоже, подумала Лив.
— Очень красивый свет, — сказала она.
Она почувствовала, что ей жарко, и обмахнулась рукавом. В пещере было на удивление тепло.
— Попечитель?
Она огляделась и с удивлением обнаружила, что его нет. Пещера оказалась просторней, чем она думала, глубины ее были сокрыты мраком, и лишь красные отметины на стенах сияли, как путеводные звезды.
Лив обернулась. Что-то огромное и невидимое поднялось из воды, схватило ее, и она вскрикнула. Пахло землей, кровью, слезами. Больше она уже ничего не увидела. В нее проникло нечто ненасытное и где-то неглубоко под кожей нащупало узел самолюбия, уязвленного неудачами с Д. и Г., жилку одиночества, беззащитности и обиды на врачей госпиталя за холодное отношение к ней. Все это будто вырвалось из нее, и Лив затаила дыхание. Нечто забрало у нее свою добычу, проглотило ее, и она облегченно вздохнула. Долгие годы она принимала успокоительное, как ей теперь казалось, неимоверно долго, но лекарство никогда не действовало так быстро, так сильно и решительно.
Нечто отыскало и тут же поглотило ее кошмарный сон о пти-целете Линии, его отвратительном пулемете, похожем на жало насекомого. Но и это не утолило его голода. Оно проникало все глубже и глубже в поисках самых глубоких ран.
20. РАНА (1871)
Фасад Август-Холла Кенигсвальдской Академии, демонстрируемый внешнему миру, выглядел величественно, горделиво и строго, точно суровый лик из серого камня. За ним квадратная форма медленно уступала место хаосу арок и контрфорсов, оголенных труб, парников, тенистых веранд и крытых галерей, экспериментальных оранжерей, бесчисленного множества гаргулий [Гаргулья {фр. gargouille) — драконовидная змея, согласно легенде, обитавшая во Франции, в реке Сене. Она с огромной силой извергала воду, переворачивая рыбацкие лодки и затопляя дома. Св. Роман, архиепископ Руана, заманил ее, усмирил с помощью креста и отвел в город, где она была убита горожанами. Впоследствии мастера вырезали изображения гаргулий на водостоках. В фортификационных сооружениях, таких как замки, каменные изваяния этих чудищ были призваны охранять от врагов. Скульптуры в виде гаргулий (наряду со скульптурами химер) украшают храмы, построенные в готическом архитектурном стиле.], нескольких сараев с инструментами, возле которых в любое время суток — но не сегодня — курили бледные студенты, и козий загона доктора Бэя. Дальше простирались лужайки.
За лужайками ухаживали старики в котелках. Лив знала их всех по имени и, выйдя наружу, поприветствовала словами «Доброе утро, господин такой-то» так же, как делала это каждое утро. Старики один за другим улыбнулись и сняли перед нею шляпы.
Одета она была в простое белое платье и под мышкой, как обычно, сжимала книгу. Когда она вышла на улицу, на ней была шляпа от солнца, но она повесила ее на забор — ей нравилось, как летнее солнце припекает лицо и плечи.
«Солнечный свет необходим растущему ребенку. В здоровом теле — здоровый дух», — часто повторяла ее мать на странном мертвом языке, который Лив еще не начала учить. Мать распорядилась, чтобы учителя дочери каждый день выводили ее гулять по меньшей мере на два часа. Лив была книжным ребенком.
Ее мать была почетным профессором психологии. Учителей у Лив хватало, потому что студентам хотелось добиться благосклонности ее матери, а отца «уже не было с нами». Лив не вполне понимала, что это значит, но так говорилось всегда, сколько она себя помнила.
Она миновала поле для крокета. Ворота на нем проржавели и заросли паутиной, а шары покрылись травой и комьями земли. Лив прошла по берегу пруда, пожелала доброго утра доктору Цумвальду, ихтиологу, который вел свои наблюдения, склоняясь над водой и делая записи. Рыбы в пруду — экзотические, ярко-голубые — сверкали среди водорослей, как горячие молодые звезды. Она прошла по розовому саду, где доктор Бауэр срезала образцы. Там, где лужайки кончались, стоял знаменитый дуб, на чьей заскорузлой коре менее развитый ребенок, наверное, увидел бы лица. За дубом начинался пологий спуск к реке, заросший буйной, не кошенной травой.
