– Конечно, нет. Ты бы никогда не сделала то, что творит она. Но ты могла бы делать что-то. Почему, как ты думаешь, она преследует тебя? Ведь не просто потому, что Зак так беспокоится о своей безопасности. Скорее всего, только этим он не смог бы оправдать привлечение целой армии и прочих ресурсов. Всё дело в самой тебе. Они понимают, какую угрозу ты можешь представлять для них. Такой провидец – и на свободе.
Кип склонился к рулю, и парус поймал ветер.
– Мне от этого ничуть не легче. От мысли, что все они охотятся именно за мной, а не просто Зак печется о себе.
Он посмотрел мне в глаза, прищурившись на заходящее солнце.
– А я и не пытаюсь сделать так, чтобы тебе стало легче. Я пытаюсь показать, кем ты можешь стать.
– Ты снова говоришь, как Пайпер.
– Хорошо. По крайней мере, ты всегда воспринимала его всерьез.
– Что ты ждешь от меня? – я кричала на Кипа сквозь ветер и злилась на себя за это. Собственный голос казался мне невыносимым, но я не могла остановиться. – Я думала, что приношу пользу, пытаясь остановить Зака. Я привела нас на Остров, потому что думала, что смогу помочь. А вместо этого привлекла к нему Альф. Я это сделала.
Я отвернулась, позволяя ветру трепать мои волосы, хлестать прядями по лицу, чтобы Кип не видел, что снова плачу.
– Ты все еще не понимаешь, – вздохнул Кип. – Причину, по которой ты – угроза для них. Дело в том, что ты можешь изменить всё. Совет и даже Пайпер неправильно поняли это. Они думают, что ты опасна, потому что ты – провидец и потому что связана с Заком. Но они ошибаются. Есть и другие провидцы, и другие Омеги с могущественными близнецами. Но это не то.
Он тоже кричал, и его голос прерывался на ветру.
– Это всё из-за того, как ты видишь мир. Ты не считаешь Альф и Омег противоборствующими сторонами. Я пытался сказать тебе там, на Острове, в башне. Это и делает тебя другой. Они преследуют тебя по неправильным причинам, и Пайпер защищал тебя по неправильным причинам. И все они думают, что твоя забота о Заке – это слабость. Как и то, что ты не считаешь нас, Омег, их противниками. Но в этом, наоборот, твоя сила, это отличает тебя от всех.
Я даже не взглянула на него.
– Мне не нужен еще один повод, чтобы чувствовать себя не такой, как все.
Вторая ночь на лодке выдалась хуже первой. Даже вдали от Острова мысли об Исповеднице и слова Кипа отравляли соленый воздух. Я не спала, боясь, что если поддамся сну, то снова погружусь в видения о кровавой бойне. Когда с восточного края ночного неба забрезжил свет, я поняла по дыханию Кипа, что он тоже не спит. Однако мы все еще не разговаривали. Весь день мы так и хранили молчание, кроме моих кратких указаний насчет направления: «Больше в ту сторону», «Прямо». К полудню мы прошли мимо нескольких одиночных скал, занятых чайками. А через несколько часов, наконец, увидели берег. Не тот высокий утес с рыбацкой деревней, откуда мы отплывали несколько недель назад, а бухту с пологим спуском, плавно уходящим в воду.
Мы проплыли немного вдоль берега, пока не открылся глубокий залив, по обеим сторонам поросший густым камышом.
Мы опустили парус и гребли последние несколько ярдов до самой бухты, куда впадала широкая река. Плыть против течения мы не стали. Прибились к берегу и затащили лодку на песок. Я встала на колени и плеснула в лицо водой, которая еще пахла солью, но была наполовину пресной и казалась несказанно мягкой после соленого ветра и жгучего солнца.
– Как думаешь, они еще удерживают крепость? – спросил Кип.
Стоя в воде у берега, я покачала головой.
– Думаю, пока да, – сказала я. – Но слишком долго они не продержатся.
– А тебе известно, когда падет крепость?
– Нет, – ответила я, но об этом мы узнали той ночью.
Мы затащили лодку на дюну, где длинная трава скрывала ее из виду. Затем направились вверх по течению реки, на таком расстоянии, чтобы можно было и юркнуть в чащу, если потребуется, и напиться речной воды. Отойдя подальше от побережья, мы зашли в лес и устроились среди деревьев на ночлег. Еще не стемнело, но мы почти не спали, пока плыли в лодке, и оба на каждом щагу спотыкались от усталости. Разжечь костер мы не могли, поэтому просто съели немного засохшего хлеба, попили речной воды и легли на ветви низкорослого кустарника.
После полуночи я проснулась от короткого сдавленного крика. Кип прижимал меня к себе, пока дрожь не стихла.
– Остров? – спросил он.
Я не могла ответить, но он и сам понял. Когда Кип попытался поцеловать меня, я оттолкнула его. Не потому что не хотела. Больше всего на свете мне бы хотелось зарыться в его объятия и позволить ощущениям, что дарили наши тела, отвлечь от видений.
