Когда Петр и Митя убыли, Ефим тут же начал канючить, что, мол, надо бы отправляться вслед за ними. Что-де этим двоим известно верное место, и коль скоро артельщики обучили их ремеслу, то им не грех и поделиться. Опять же, где есть место для одной артели, всегда найдется уголок и для другой. А что такого, в самом-то деле?
Золота стараниями того же Петра к тому моменту они намыли достаточно. Поменьше, чем за сезон, но даже если завершить работу, то беды особой не будет. Если не срастется, до весны всяко-разно хватит, а там вернутся к прежнему занятию. Н-да. А по- прежнему теперь как-то не очень и хочется. Уж больно ловко у Петра получалось.
Разумеется, и пустая порода пошла в оборот, потому как одно от другого не отделить без крепи, и с колоды почаще приходилось шлих снимать, и в яму осклизлую лазить, чтобы каменюки убрать. Но на круг получалось и больше, и сил тратилось меньше. А к хорошему человек привыкает быстро. Снова возвращаться к кайлу, тачке и черпанию воды ведрами никак не хотелось.
Словом, взбаламутил Ефим артель. Собрались. Придумали отговорку для соседей и помчали по реке. Конечно, не так резво, как «Карась», но все же весьма споро. Две пары весел и одержимые целью сменяющиеся гребцы – это достаточно серьезно.
Сибирские реки только кажутся безлюдными. На самом деле по берегам достаточно народу. Во всяком случае, для того, чтобы увидеть приметную лодку. А «Карась» был достаточно приметным суденышком, и не привлечь к себе внимание не мог. Ну хотя бы тем, что такие маленькие пароходы здесь не встречались. Катера с гребными винтами – те еще да, а вот колесные лодки уже нет.
Петр с Митей задержались в Енисейске, и артельщики нагнали их там. Затем снова гонка. Потом… Они их потеряли. Начали тыкаться то в один приток, то в другой. Но, как бы то ни было, речек, доступных для такой большой лодки, пусть и с мелкой посадкой, не так много. Поэтому в конце концов артельщики их настигли и теперь рассматривают, как эти двое моют золото.
В речку входить не стали, поняв по выносимой мути, что до прииска не так уж далеко. Припрятали свою лодку и, обойдя верхом, по скалам, вышли в эту долину. Остаться никто не пожелал. Словно и не доверяли уже друг другу. Кузьма Андреевич диву давался, недоумевая, его ли это артель. Нет, с Ефимом все ясно. Но Егор и Илья удивляли. Да что они, он сам себе удивлялся, ведь налегал на весла с неменьшим усердием, чем они, и никто его не подгонял.
И ведь не первый год золотом пробавляются, грешным делом думал, что его дурная напасть не коснется. Ан нет, вот он здесь, как тать, таится и изучает старателей издали. И что самое паршивое, даже мысли нет подняться во весь рост, подойти к ним, поздороваться, переговорить чин чином. Оно вроде сам и говорит о том, но ищет оправдания, чтобы так не поступать.
– Нет, Андреич, не по зубам нам этот орешек. Пупки надорвем, – наконец подал голос Илья. – Сплошная галька. Берег не так высок, штольню бить не получится, надо снимать верхний слой. Кайлом и лопатой намучаемся хуже горькой редьки. Им-то что, водой вымывают себе и не жужжат. Вон насколько берег уж отступил от русла.
– Конкретное что сказать хочешь? – скосил на него взгляд Кузьма Андреевич.
– А что тут говорить. Даром, что ли, столько времени весла ворочали, не одну сотню верст позади оставили. По доброй воле они ни местом, ни хабаром не поделятся. Эвон из какого далека зашел Петр-то. Старательским ремеслом захотелось овладеть. А ведь под это дело он даже специально пароход построил и на механизмы всякие потратился изрядно. Все ясно, в этом году намоет золотишка, а на следующий понагонит сюда людишек, да со своими машинами. Плакало тогда наше верное место.
– Мути нагнал, а по делу ничего и не сказал, – отмахнулся Кузьма Андреевич, отмечая про себя, что Илья сказал «наше верное место».
– Решать с ними надо. Наглухо решать, Андреич, – подал голос Егор. – Тайга – она все покроет. А этот их пароходик пусть пока тут постоит. За зиму обучимся работать с машинами и по весне сюда, за хабаром. А то и вовсе можно сплавить его до устья, найти на Сосновой место поглубже и затопить. Иль вовсе спалить, чтобы надежнее. Деньга будет, верное место есть. Наймем стряпчего, он нам враз бумагу выправит. Ты старший, мы с тобой на паях. Вот и будут людишки на нас работать. Уж как-нибудь разгрызут они этот грунт, голытьбы хватает.
– Ишь ты какой бравый, – передразнил его артельщик. – На счету у Петра, почитай, уже семь душ. А человека убить – не трубку выкурить. Это я тебе как фронтовик говорю.
Н-да. Что-то с ним все же не так. Вот не вызвало у него возмущения высказывание о смертоубийстве. Подумать о том, как бы это сделать половчее, подумал. А вот о том, что грех собирается взять на душу, мысль как-то не возникла.
– Если делать, то не сейчас, – тут же засуетился Ефим. – Выждать нужно. Чтобы хабар побольше был. А как засобираются, так и вдарить по ним. Прииск поставить не три рубля нужно, – окинув товарищей бегающим взглядом, пояснил он свои мысли.
В этот момент раздался собачий лай, и вооружившийся биноклем Кузьма Андреевич рассмотрел собачонку Пастухова. Ляля лаяла без злобы, а очень даже игриво. Хотя и звонко. Впрочем, Петр ее и называл звоночком. Это она сейчас с хозяином забавляется. Хм. Еще одна проблема. Пусть старатели заняты работой, но вот эта сторожиха близко точно не подпустит. Вот и над этим еще голову
