добиваясь одобрения общества.
Ага. А вот и остальные артельщики. На высоком берегу появились Кузьма Андреевич, Егор и Илья. Глава артели ступает степенно, неторопливо. Ну прямо девочка-малолетка, залетевшая по глупости и надеющаяся, что все само собой рассосется. Не рассосется. Не тот случай.
– Твое добро прикарманил? – боковым зрением следя за Остапом и глядя Андрею в глаза, спросил Петр.
– Не мое. А артельщиков, что пригрели тебя на груди.
– Серьезно? Вообще-то мне казалось, что я на них горбатился и подкармливал, а не наоборот. И все ради науки. Единственное, что я отсюда увожу, – это знания о старательском ремесле. И за это я расплатился сполна.
– А вот мы сейчас и поглядим. Давай сходни. Обыщем твою лодку. Коли ты прав и мы ничего не найдем, извинимся и отпустим с миром.
Угу. Если обвинитель знает, что искать, то непременно это найдет. А тогда уж… Нет, Петр, конечно, просто так не дастся. Во всяком случае, постарается. Но тогда отсюда живым точно не уйти.
– Ты, что ли, отпустишь? – Пастухов презрительно ухмыльнулся. – А кто ты такой, чтобы меня отпускать или задерживать?
– Ты гонор-то поубавь. Здесь тебе не Красноярск. И полицейские чины не помощники. Тут свои законы.
– Это ты намекаешь на то, что здесь закон – тайга, а прокурор – медведь? Так ведь мне без разницы, что в городе, что в тайге. Я везде за себя ответ держать могу. Остап, поднимись из-за куста и убери винтарь, – повысив голос, резко потребовал Петр.
Потом без суеты взял в руки прислоненный к стенке винчестер. Нарочито медленно со смачным клацаньем передернул рычаг. Слегка повел стволом, чем заставил зрителей слегка попятиться. А затем резко вскинул карабин и навел на Остапа:
– Я сказал – встал и бросил винтарь, не то сейчас сдохнешь.
– Эй, ты, Монтер… – начал было Андрей.
– А ты не дергайся, я тебя боковым зрением держу, и что случись – окажусь быстрее. Как я стреляю и что моя рука не дрогнет, весь Красноярск знает. Остап, твою мать, не доводи до греха!
Наконец осознав, что спокойный разговор вроде как и не спокойный вовсе, Ляля подбежала к борту и облаяла столпившихся на берегу. Впрочем, не всех. Совершенно отчетливо было понятно, что ее агрессия направлена на Андрея. Он ей и раньше не понравился, но поди разбери, ссора тут или просто беседа. За собачий брех хозяин мог и веревкой по спине пройтись. Впрочем, на отважный лай шавки никто не обратил внимания.
Разве что народ, видя такое дело, слегка подался назад. Но только слегка. И уж точно не из-за несносного характера дворняжки, а из-за возможной стрельбы. Но натура человеческая такая, все время требует хлеба и зрелищ. А уж когда у тебя изо дня в день один лишь тяжкий труд, так и подавно. Так что опасение попасть под раздачу, ясное дело, есть, но оно не до такой степени сильное, чтобы убраться вовсе.
– Дядь Петр, я его держу, – вдруг послышался голос Мити из ходовой рубки.
Конечно, набрана она из тонкой доски, и случись перестрелка, не удержит даже мягкую бердановскую пулю, про мосинскую и говорить нечего. Ну так, хотя бы укроет паренька от вражьих глаз. Вот и велел Петр Мите схорониться подальше. Но, видно, тот не выдержал. С другой стороны… Все правильно. Да, молод, но тут такое дело, что до сроку взрослеть приходится. Стреляет хорошо, рука дрожать не должна, потому как не трусливого десятка парень, а что такое смерть, в таком возрасте и вовсе не осознаётся.
Тайга не тайга, но, похоже, уверенности в том, что народ окажется на их стороне, у Остапа не было. И вообще, он все время был пристяжным у Андрея. И когда пришлось принимать решение самому, все же дал слабину. Поднялся, оставив оружие, и, подчиняясь движению карабина Петра, двинулся в сторону избушки артели Кузьмы Андреевича.
– Ты что творишь? – попытался было исправить положение долговязый подручный купца.
– Андрей, ты меня достал, – опуская винчестер, вновь обратился к нему Петр. – Еще раз откроешь пасть, получишь пулю. И вообще, у меня с тобой дел никаких не было. Андреич, мы что-нибудь должны артели?
– А с чего это ты засобирался? Уговор был…
– Уговор был, что ты делишься наукой, а мы за это работаем на артель. О том, что мы будем горбатиться весь сезон, разговора не было, – покачав головой, перебил его Петр.
Понятное дело, обидно мужику. Про халяву уже говорилось. Так тут не просто халява, а самый настоящий старательский фарт. Шутка сказать, за неполный месяц артельщики намыли столько, сколько раньше намывали за половину сезона. А ведь сейчас начало июня, впереди еще почти все лето и сентябрь.
Народ одобрительно загалдел. Зависть – великое дело. Сколько крови успели себе попортить, наблюдая за тем, как резво моют золотишко соседи. А еще от них то хлебом душистым пахнет, то еще какими вкусностями. А все от этого мелкого пароходика. Потому
