– Ну, бухать мы сразу завязали.
– Да ты дальше говори, мать твою.
– Дальше все нормально было. Пока местные безопасники набежали, от него только говорящая голова осталась. Оторвались на нем за все их дела.
– С ними так и надо, но это вы зря, живой он мог рассказать о других. Думать надо, мать вашу.
– Так я же не сказал, что убили. Говорю же – говорящая голова. Для начала причиндалы ему отчекрыжили, чтобы на допросе пел потоньше, потом ноги переломали, ну а после руки. Только голову трогать не стали, ему же ею разговаривать.
– Да понял я, в конце только голова целой и осталась. Тоже вариант, но все равно зря, безопасники с ним бы сделали то же самое, но с пользой для дела. Я раз в рейде был, мы базу муров накрывали.
– Накрыли?
– Да там не было никого. Только ферма и баб с десяток при паре охранников. Оба нарики конченые, сами себя не помнили, даже резать таких противно.
– Мне не противно.
– Да конченые, что один, что второй. Я ему перо в глаз сую, а он хохочет, как последний дебил, и остановиться не может. Обдолбанный по самую макушку, мозгов уже вообще нет. Животное, мать его.
– Ферма? – не понял Карат.
– Обычное дело у этих сучар. Наловят новичков и держат за оградой. Жрать и пить дают, живчик, само собой. Отрезают яйца, одну почку могут вырезать, кровь время от времени понемногу спускают. На иммунных новое вырастает, они опять повторяют. Называется сбор урожая. Вот такой, мать их, колхоз получается.
Карата замутило от представившейся картины.
– И долго так держать можно?
– Нет, Улей не любит, когда кто-то сидит на месте безвылазно. Фермы эти переносить надо, людей выгуливать, и все равно регенерация падает быстро, прибыль почти в ноль уходит. Таких отправляют на полную разборку, от новеньких проку больше. Может, и жаль, ведь не будь такого, внешники могли бы жить с одних только ферм. Сидели бы тихо на своих базах и не лезли никуда.
– А если бы сам на такую ферму попал?
– Вот это согласен, вот это не тот вариант, который мне по вкусу.
– А вы всегда так?
– Ты о чем сейчас?
– Всегда болтаете без умолку на операциях?
– Твою мать, это что, наезд? – ухмыльнулся Хан.
– Просто вопрос.
– Мы тебе не батальон элитных войск, нам рты не зашивают.
– Не в уставе дело, просто обстановка нервная.
– А это у нас тоже нервное. Недержание языка называется. Ты же вроде опыт боевой имеешь, разве не сталкивался?
– Под минометами мне и анекдоты рассказывали, и фотографии жены показывали.
– Мне тоже. Причем жена была такая, что лучше под минометами сидеть, чем с такой коровой под одной крышей. А что за война?
– Четвертая Черноморская, – сам не зная зачем, соврал Карат, вспомнив первый разговор с Рэмом.
Наверное, потому, что его война осталась безымянной. Доходило до того, что не все стороны конфликта называли ее войной.
– Не, не слышал о такой. Первая у нас была, Вторая тоже, пусть и мутная, а потом все, до Третьей не дошло. Должно быть, большая разница у наших миров.
– Это получается, что мы друг для друга инопланетяне?
– Да в Улье все такие, мать его. Найти своего – нереально. Даже если вроде бы найдешь, где гарантия, что миры в таких мелочах различаются, о каких вы не знаете? При мне случилась нашумевшая история: мужик один бродил после перезагрузки родного кластера по знакомым местам, нравилось ему там хабар собирать. И нашел сына своего. Ну, то есть пацан – один в один, зовут так же и папкой его признал. И повезло, что иммунный, будто наследственное у них. Даже институтские на тот случай приезжали, брали у обоих кровь на ДНК-анализ. Оказалось, что ничего подобного, никакой он ему не отец. Хотя тут, конечно, дело
