Небось ждет вестей из Москвы от князя.
– Как съездилось?
– Все по делам воинским хлопочу. Да вот беда приключилась.
– А что такое? – насторожился боярин.
– Ратник у меня внезапно помер. Сидели все в трапезной, курицу ели. Подавился костью и умер прямо за столом.
– Да, беда. Ну, ничего. Нового на службу примешь.
– Жалко Зосиму, боец опытный.
Я уже повернулся уходить, как боярин схватил меня за рукав:
– Как, говоришь, ратника звали? Что-то не расслышал я.
– Так Зосима же! Говорил ведь тебе – лучший мой боец помер!
Как-то сразу спал с лица боярин, можно было подумать – я ему о смерти родного отца сообщил. Эге, была, значит, у них связь, знал наместник Зосиму. Теперь, наверное, снова попытается мне кого-нибудь в соглядатаи приставить.
Глава 8
Через несколько дней снега прибавилось, и мороз уже не отпускал. Крестьяне да купцы – из тех, кому позарез нужно было, уже проложили санный путь. По реке, по льду – опасно: лед тонкий, как бы кто не провалился.
В городе у меня дел особых не было, и я, взяв ратников для охраны и солидности, отправился в Серпухов. Надо было договориться насчет обучения пушкарей. Двое из моих воинов выразили такое желание. И еще двоих я хотел взять из имения своего, из людей Макара – пусть обучатся. Все равно добьюсь своего: в острог пару пушек поставлю, ну а в кремль коломенский – то уж пусть государь выделяет из арсенала.
С воеводой тамошним я сговорился сразу. Оба мы служивые, делить нам было нечего, а задача у нас одна, общая – от врагов города свои оборонять. Посидели вместе, потрапезничали, обсуждая минувшее сражение.
– Ты заезжай, князь, когда нужда будет, а то и без нужды можно. Посидим, винца попьем, мыслями поделимся – как оборону лучше построить.
Расстались мы хорошими знакомыми.
В декабре, когда уже снега навалило почти по пояс, я решил снова отправиться в Москву.
Пушкари мои обучение закончили и вернулись в Коломну. Сомневаюсь, что за это время они стали искусны в стрельбе, но заряжать пушку, наводить на цель и вообще обращаться с нею научились. Вот и отправился я снова в Пушечный приказ да к Федору Кучецкому.
Долго мялся дьяк, вздыхал. Но ведь сам слово давал: будут пушкари – будут и пушки. Нацарапал грамотку.
– Все, князь, примучил ты меня. Пусть твои люди едут, получают. Только не забудь с санями их послать, под пушки и припасы.
– Спасибо, боярин. Коломна тебя не забудет.
Фыркнул дьяк.
Я бережно упрятал бумагу за отворот кафтана. Ну – теперь к Федору. Время уж далеко за полдень, должен быть дома, пора обедать.
Снег на московских улицах в кашу превратился: зола, навоз конский – все смешалось. Даже там, где снег был не тронут, он покрылся серым налетом – сажею от многих печных труб.
Федор дома оказался, трапезничал.
– Садись, раздели со мной трапезу.
Кто бы возражал? Повар или кухарка у Федора отменный, кушанья все – пальчики оближешь. Мы наелись, запив рейнским вином.
– Чего приезжал-то? – спросил Федор.
– В Пушечный приказ, людей своих обучил огненному бою, а наряда нет; вот – пару пушек у дьяка выпросил.
Я достал из-за пазухи бумагу, помахал ею.
– Пушки – это хорошо.
– Ты что, Федор, сумрачный такой?
– В Казани татары волнуются, купцов русских побили. К походу на Русь призывают.
– Неуж опять набега ждать, Федор?
– Набега не будет. Государь решил сам на Казань с походом идти, не до набегов им станет.
