сына. Или дочь. Всё равно. Я хочу обзавестись наследником или наследницей на случай, если кто-нибудь снова задумает отстранить меня от Выбора, лишив какой-нибудь из естественных возможностей… Но ладно, оставим. Тебе будет сложно это понять, само собой, да и ни к чему. Просто – я хочу ребёнка. Полагаю, ты была бы не против родить мне кого-нибудь.
– Ваше высочество, я…
– У тебя очень мягкие руки. – Он поймал её ладонь и прижал к щеке чуть пониже повязки. – Я это и раньше почувствовал. Если у женщины мягкая рука, то и душа у неё тоже мягка. Я хочу для своего ребёнка мать с нежной душой, и только такую.
Он чувствовал, как стремительно приходит в себя – уже на третий день спокойно гулял в садике при странноприимном доме, прикасался к головкам цветов, кустам и спрятанным тут и там маленьким изваяниям святых угодников. Ренира, монастырская служанка, безропотно ставшая его любовницей, всего лишь ждала в стороне, на случай, если принцу вдруг что-нибудь понадобится.
Но ему почти ничего не требовалось.
Через неделю принесли наконец маску, которую он заказал у монастырских мастеров. Точёная из слоновой кости, она оказалась тёплой на ощупь и приятной к коже. Плотную повязку на глаза Бовиасу заменили тонкой батистовой полосой, и он стал носить маску. Хоть сам себя принц увидеть не мог, но, разглядывая изящное изделие из кости, искренне любуясь им, был уверен, что с этим украшением на лице больше никого не будет пугать. И, казалось бы, какое ему дело, привлекателен ли он в чужих глазах, или может напугать даже взрослого человека, что уж говорить о детях. А всё-таки приятно, когда от тебя не шарахаются. Даже с Ренирой он целовался, не снимая маски, и для уверенности заказал тому же мастеру ещё две.
А через время Бовиас потребовал бумагу, перо и чернила, попробовал писать и убедился, что вполне на это способен. Странно было разглядывать серые буквы на сером фоне и при этом всё отлично разбирать. Исписав несколько листов и убедившись, что он видит именно тот текст, который потом Ренира по его просьбе читает с того же листа вслух, принц написал письмо Гадару, поблагодарил его за своё спасение и заверил, что чувствует себя прекрасно. Подумал, что надо бы написать то же самое и Ианее, но не сумел себя заставить. В его нынешнем восприятии сестра, сумевшая так уверенно взять за горло почти весь Лучезарный, казалась ему слишком похожей на герцогиню Овеяния. Разумеется, он не хотел оскорблять её таким сравнением, но всё-таки… Неприятно.
Поэтому, поразмыслив, Бовиас написал графу Гиерона, давнему союзнику герцогини (от брата он уже знал, кто из прежних союзников остался верен Овеянию, а кто уже отступился), и постарался объяснить сложившуюся ситуацию. Он писал о том, что теперь сторонники её светлости больше не могут успокаивать себя соображениями, будто бы поддерживают также и кого-то из представителей королевской семьи. Он рассказывал, как мать пыталась заставить его поднять армию против сестры, и что сделала после того, как он отказался. Принцу чудилось, будто он совсем не искажает реальность, лишь чуть-чуть приукрашивает её, делает проще и понятнее для стороннего ума. Да и какая ему была разница, если перед ним стояла цель, и нужно было её добиваться. Если у Овеяния не останется союзников, Гадар при помощи Ианеи раздавит герцогиню с лёгкостью.
Или, по крайней мере, у них будут на то все шансы. Есть ведь ещё и он, Бовиас, который многое помнит об обороне герцогства и полосах обеспечения. С его помощью всё это можно будет пройти с минимальными потерями. Может быть, он даже уточнит для них местоположение каких-нибудь подземных ходов – Бовиас помнит, они там есть.
«Подумайте сами, – писал принц Гиерону, – если её светлость без колебаний поступила так с собственным сыном, то как она поступит с вами, когда вы станете не нужны, или же ей будет выгодно отступиться от союзника? Неужели вы думаете, такой человек способен сражаться за вас так же, как за себя? Этого не будет, и вы пожалеете, что стоите на одной стороне с Овеянием против всей королевской семьи. Отступитесь от герцогини, пока не поздно, изъявите преданность наследникам трона и будущему королю, кто бы им ни стал».
Он показал письмо настоятелю, который время от времени заходил к нему поинтересоваться здоровьем и побеседовать о Пламени.
– Что скажете – сильно ли изменился мой почерк?
– Очень сильно, ваше высочество, – ответил тот, внимательно изучив листок. – Я почти его не узнаю.
– В таком случае, прошу, оставьте здесь подтверждение, что письмо написано целиком моей рукой. – Бовиас осторожно передал настоятелю перо. – Странно, мне показалось, что почерк тот же. Я теперь очень странно вижу.
– Высшая сила даёт испытания, которые человеку под силу, и помощь, которая поддержит его в тяготах. Вы уже благословлены, ваше высочество.
– Да я и не сетую.
Под присмотром настоятеля Бовиас написал также письма примерно того же содержания графу Кателиппа и барону Элиоста.
