открытое столкновение с солдатами Аранефа остудило пыл Тейира, он разрешил своим людям вернуться и вернулся сам, довольный собственной лихостью и бравостью – ведь одного-то врага он убил!
С надвратной башни он пылко, издевательским тоном обратился к вражеским бойцам, предлагая отправляться и передать его брату, что тот никогда не войдёт в центр столицы, если, конечно, не сумеет договориться с ним, с Тейиром. И чтоб шёл он уже наконец лесом, пока не опозорился окончательно.
Прождал принц примерно с полчаса и на удивление получил ответ. Эйетел, командующий войсками Аранефа, от имени своего господина напомнил Тейиру, что тот всего лишь младший, и ему стоило бы помнить своё место и в государстве, и в семье. Что ему надлежит открыть ворота столичной цитадели и принести брату повинную, тогда старший, верша судьбу смутьяна, постарается помнить, что Тейир тоже член его семьи. Чувствовалось, что, диктуя речь, Аранеф был в бешенстве – он искал способ побольнее уязвить, а его представитель всего лишь равнодушно зачитал текст по бумажке.
Младший принц оскалился, вырвал у стоящего рядом лучника оружие и пустил в Эйетела стрелу, но та скользнула по шлему. Солдаты Аранефа захрустели ремнями щитов, поспешно поднимая их перед лицом, а посланник немедленно защитил глаза латной наручью – забрала у его шлема не было.
– Братец может развлекать себя любыми мечтами, но скоро я его повешу на яблоне! Да и брат ли он мне – большой вопрос. Его мать, по слухам, была та ещё шлюха. Пусть убирается вон из моей столицы.
Никого, кроме подчинённых, разумеется, не интересовало, как Эйетел, попавший Тейиру под горячую руку, отнёсся к происшествию. Но самому ему своё душевное равновесие было очень даже интересно. Досаду он выплеснул, повторив Аранефу слово в слово всё, что выдал в его адрес родственник, и совсем чуть-чуть добавил от себя – буквально для красоты. Глаза у вспыльчивого принца налились кровью, и он приказал начать новый штурм.
Правда, через минуту, внезапно сосредоточившись, добавил тоном приказа, что тут лучше бы предпринять кое-что для пущей плодотворности. Ярость, которая только что слепила его и не давала здраво и точно мыслить, перехлестнула через некий предел, и запал сменила холодная расчётливость. Принц велел начать штурм и, чуть позже отступив, сделать попытку спровоцировать противника на вылазку.
За происходящим он наблюдал с крыши одного из особняков, и со злорадным удовлетворением убедился, что Тейир на эту невинную хитрость поддался. Ну, разумеется… Что ещё можно было ожидать от этого наглого и глупого мальчишки! Аранеф был уверен, что если бы рядом с братом не стоял подлец Кавир, тот не смог бы вести даже простейшую оборону крепости. Он ведь совершенный дурак, искренне увлечённый своей дуростью!
От желания расправиться с семейством торгашей, пролезших так близко к трону, у принца заболели пальцы. Стиснув пояс, он наблюдал, как выплеснувшийся из ворот отряд разбивается о другой такой же, внезапно появившийся на прилегающей улице, а с другой стороны поспешает ещё один. Заполошный бой, который начался на площади перед воротами, представлял собой полнейшую неразбериху. Те, кто в нём участвовали, вряд ли могли понять, к чему всё идёт. В какой-то момент Аранеф подумал, что если Тейир тоже участвует в этой вылазке и случайно в ней погибнет, такой исход станет решением большинства проблем. Лишившись главного сторонника, Кавир, разумеется, больше не будет упорствовать и сдастся на волю победителя. Можно будет спокойно с ним разобраться, и столица окажется в руках того, кому и предназначена…
Следом пришла мысль: а как бы отец оценил желание своего старшего сына увидеть смерть одного из младших? Легко догадаться. Повздоривших сыновей он честил последними словами, не стесняясь присутствия свиты, мог и ударить. Были и многословные рассуждения о том, насколько важно единство королевской семьи, и что это самое единство – долг его потомков перед обоими мирами. Спорить с отцом на эту тему было просто опасно. Его словам полагалось верить, примерно как прихожане должны принимать все наставления священнослужителей и безоговорочно им следовать.
«Отца уже год как нет, – сказал себе Аранеф. – Теперь его место должен занять я… Или же, может быть, Эшем, что, впрочем, сомнительно. Теперь мои? слова должны иметь силу закона». Но сказать это себе – одно, а поверить в глубине души и ощутить своё право на такое могущество – другое.
Боевая неразбериха потихоньку превращалась в яростную бойню, где обе стороны уже позабыли, с чего всё началось, и даже о том, что большинство предпочло бы выжить – просто по мере сил обозначить, что выполняет приказ, а потом при первой же возможности выйти из сражения. Нет, забылось всё, кроме надчеловеческой ярости и звериного стремления вцепиться в чужую глотку раньше, чем успеют вцепиться в твою.
В какой-то момент отряд Тейира всё-таки вспомнил, что? для него самое важное, и принялся прорываться обратно в цитадель. Бойцы Аранефа насели, пытаясь на их плечах прорваться внутрь, и кому-то это даже удалось, однако створки ворот, хоть и с огромным трудом, и не сразу, но сумели закрыть. Резня продолжилась уже внутри, вот только шла она без всякого толка для
