зал джарийе.
Двое слуг из числа бессмертных, присланные Джаханом к моим дверям, стояли позади, точно восковые мумии, — не шевелясь и почти не моргая. Лишь их едва уловимое дыхание говорило о том, что это живые люди, а не манекены.
— Отправил! О, горе мне! Какой позор?! — верещала Фатьма, сидя на деревянной ступеньке в окружении жалеющих ее подруг и согнувшись в три погибели.
Я не видела ее лица. Вся она превратилась в черно-красное облако — ее длинные густые волосы, упавшие на лицо, скрывали половину туловища, а вторая половина была спрятана под широким подолом красной атласной юбки.
Ее плечи содрогались от рыданий, а тишину пронзали неприятные слуху всхлипы.
— Госпожа, — тихо позвала меня калфа, — оставьте ее, участь ее предрешена. Завтра же она отправится в старую столицу, вы больше не увидите ее. Быть отвергнутой повелителем — ужасная судьба, клеймо на всю жизнь.
— И что же, она теперь до старости будет жить в старом дворце? — спросила я, слегка повернув голову, но не отводя взгляда от поверженной соперницы.
— Скорее всего, она поживет там пару лет, а потом валиде выдаст ее замуж за какого-нибудь вельможу или учителя медресе.
— Очень хорошо, — сказала я, не в силах скрыть победные нотки в голосе, — она будет счастлива, дай Бог!
— Иншааллах, — вздохнула Арзу-калфа.
Я спиной чувствовала колючие взгляды джарийе, провожающие меня к выходу в главную галерею.
— Стой, Рамаль! — я вздрогнула, услышав охрипший от слез голос Фатьмы. — Ты отравила сердце повелителя своим ядом, ты гремучая змея! — прошипела она мне, словно накладывала на весь мой род проклятье.
— Я посеяла в сердце падишаха зерно любви, Фатьма, — ответила я, обернувшись к ней вполоборота, — ты ни в чем не виновата, ведь любовь ослепляет. Когда любишь — других не замечаешь.
— Аллах покарает тебя, подлая интриганка! — выкрикнула она, а лицо ее стало похоже на маску волчицы — сжатые губы, прищуренные хищные глаза, дергающиеся от ненависти скулы.
— Не смей упоминать имя Всевышнего без веской на то причины! — зашипела на нее Арзу-калфа, выставив вперед руку с поднятым вверх указательным пальцем.
Я отвернулась от несчастной девушки, повела плечами, чтобы прогнать колючие мурашки, вызванные ее ненавистными взглядами и речами, и гордой походкой вышла в галерею.
Мне было жаль ее, и я от всей души пожелала ей хорошего жениха, пусть и подобранного валиде.
Подойдя к покоям падишаха, я не могла сдержать слез облегчения. Впервые в жизни я на себе прочувствовала ту самую «улыбку сквозь слезы». Первиз-бей лишь поклонился мне и сам распахнул двери.
Джахан сидел за столом и что-то писал. Я замерла у входа, вздрогнув от звука закрывшихся дверей. Его мужественное напряженное лицо блестело в свете горящих свечей, а рука с силой надавливала пером на бумагу, вызывая скрип.
Не поднимая головы, он заговорил:
— Послушай, Рамаль:
Он прочел стихи и поднял на меня теплые синие глаза, в которых плескалось целое море любви и нежности. Я заморгала, прогоняя слезы.
— Эти стихи великолепны, мой повелитель, — прошептала я.
Он улыбнулся, встал из-за стола и подошел ко мне. Мой нос мгновенно уловил его запах, заставив зажмуриться от удовольствия.
— Рамаль, — тихо сказал он и провел ребром ладони по моей щеке, — как могла ты добровольно отдать мою любовь? — в его глазах промелькнуло сожаление, — как посмела ты ослушаться моего приказа и привести с собой эту рабыню? Как могла ты
