– Не понимаю. Тебя ведь убили, а не посадили в какую-нибудь тюрьму – как он мог освободить тебя?
– Меня же не сожгли, ты помнишь? – ответила Адена. – Власти решили, что я преступница. Они думали, что я участвовала в том ограблении, и запретили меня сжигать. Меня похоронили в могиле – ты ведь наверняка видел, как мой труп опускали в землю? Помнишь?
– Ну да, я… – Фулкром присел на край табурета и прикрыл руками лицо, вспоминая плакальщиков и дождь, который превращал комья земли на крышке ее гроба в грязь, пока его опускали вниз. Потом он снова поднял голову. – Я пытался доказать всем, что это недоразумение, пытался даже повлиять на них через свои связи.
– Знаю, милый. – Лицо Адены было по-прежнему безмятежно, хотя и немного не от мира сего. А вот кожа изменилась, сквозь нее стали проступать какие-то узоры.
– Что было потом? – спросил Фулкром.
– Моя душа попала в ловушку под городом, как души всех, кого не сожгли на костре, а похоронили в могиле. – Она усмехнулась. – Надо полагать, что жрецы Джорсалира не всегда врут. И знаешь что: нас там много, тех, кому отказали в освобождении души, и не только преступников, – хотя, понятное дело, там все говорят, что невиновны. Так вот, мы сидели там, под Виллджамуром, и вдруг пришел этот Ульрик, вошел туда, где мы… чуть не сказала «жили», но ведь это же не настоящая жизнь, правда?
Фулкрома удивила легкость, с которой она говорила о смерти. Хотя она и при жизни ничего не принимала всерьез…
«Хватит, придурок. Это еще не доказательство».
Адена продолжала:
– Так вот, Ульрик побормотал что-то над нами и выпустил нас всех – на небо, как он, наверное, думал. У него была с собой какая-то книга, из нее он и читал заклинания, а когда кончил, те из нас, кто хотел, смогли пойти за ним по каким-то странным коридорам прямо в город. Конечно, не сразу, но прежде нам вообще никогда не удавалось покинуть нижний мир. Мы все были заперты в нем, где-то под Виллджамуром.
Фулкром старательно обдумывал услышанное, едва удерживаясь от смеха, до того дико все это звучало. Но хуже всего было то, что он ей верил.
– Я сразу пошла к тебе, – продолжала Адена, – хотя пока я могу только отражаться в зеркалах. Некоторые из нас уже ходят по улицам, – надеюсь, у меня тоже когда-нибудь получится. А пока расскажи мне про Лан.
Фулкром отвернулся.
– Я не хочу говорить о ней.
– Почему? Она ведь важна для тебя, а ты важен для меня.
– Просто не хочу, и все.
– Ну ладно, не будем ссориться сразу, как только я вернулась. Мы с тобой и так только и делали, что ссорились, перед тем как меня убили.
Фулкрому стало больно.
– Вовсе нет.
– Ты просто не помнишь, ты же был занят работой. А с моей памятью все в порядке, она вернулась ко мне в неизмененном виде. В нижнем мире говорят, что живые имеют обыкновение убивать реальность. Не успеет что-нибудь случиться, смотришь, а оно уже вывернуто наизнанку.
Возможно, она была права. Он вечно прощал ее за что-нибудь, вечно закрывал глаза на способы, которыми она добивалась всего, чего хотела. Он был для нее легкой добычей, теперь он вспомнил.
– Ты что, застряла там, в зеркале?
– Вроде того, – сказала она. – Пока я не могу пойти дальше. Похоже, мертвый не может сразу взять и появиться в мире живых, переход осуществляется медленно, постепенно. Может быть, со временем и я приобрету физическую форму.
– А откуда ты все это знаешь? – спросил Фулкром в отчаянии. – У вас там что, клиника своя, что ли, куда вы приходите поболтать о проблемах возвращения?
– Только не надо сарказма, милый. Когда я была жива, ты всегда был безупречным джентльменом.
Он опять вздохнул и стал смотреть в пол, на стены, куда угодно, лишь бы не видеть той, кого он так упорно пытался забыть все эти годы. Наконец он все же взглянул на нее, но тут же сказал:
– Мне надо спать.
– Ну конечно – иди спи, а я скоро вернусь.
– Постучи, когда будешь возвращаться, – сказал он, но ее образ в зеркале уже начал тускнеть. В квартире как будто стало одним
