чувствуешь? Расскажи, как тебе нравится на короткое время превращаться в того, кого я любила, а потом наблюдать, как в очередной раз рушатся мои надежды? Расскажи, какой это кайф.
– Не ври хотя бы себе, единственный человек, которого ты любишь, – ты сама. Так было всегда, и так будет.
– Да. Я очень себя люблю. Я обожаю себя. И я ненавижу, когда моего ребенка пугают до полусмерти и запирают с незнакомыми людьми, а меня сажают под замок ухаживать за умирающим слаборазвитым мужиком, который думает тем же местом, которым трахает наивных служанок. А еще я не люблю, когда меня шантажируют. Насилуют – и не делай вид, что в камере это была шутка. От того, что ты смеешься над испугом девушки, шуткой это не становится. Поэтому знаешь что? Я с удовольствием ударила бы тебя еще раз, только на этот раз била бы точнее.
Взгляд Райана потемнел. Я много раз видела, как темнели эти глаза от страсти, но сейчас эта тьма пугала. Я отшатнулась, поняв, что он уже себя не контролирует. Взметнулась рука, я вздрогнула и почему-то не двинулась. Но мужчине удалось себя сдержать, и в последний момент вместо пощечины его рука запуталась в моих волосах, сжала в кулак, заставляя откинуть голову.
Поцелуй вышел жестким, без намека на нежность или страсть. Он почти кусал, заставляя меня подчиниться. Райан никогда так меня не целовал, никогда не был так груб.
Злость прошла так же резко, как и накатила, оставив холодную решимость. Я оттолкнула его, демонстративно вытерла губы.
– Все кончено, Райан, я ухожу. Только посмей меня остановить. Если ты или твой отец ко мне прикоснетесь, я уничтожу вас. Вы даже не представляете, какая сила во мне скрыта. Ты хотел получить на обеде куколку-дурочку. Кого получил? Не стоит недооценивать меня. Я ухожу, возвращаюсь в Хейзенвилль и начинаю против вашей семьи процесс. За похищение, оскорбление, причинение вреда здоровью и похищение ребенка. Еще попробую приплести покушение – пока что Лавреско твоя жена, и откреститься не получится.
– Позволь тебе напомнить…
– Не позволю, – отрезала я. – Даже в тебе не хватит мерзости, чтобы навредить ребенку. А если хватит, от этого дома не останется и следа. Я устала играть. Хочешь настоящую Кайлу – будет настоящая. Прощай, Райан. Знаешь… жаль, что у отца не получилось тебя прикончить. Он старался, будь уверен.
Лицо Райана изменилось при этих словах. Уход получился эффектный. Я вылетела из комнаты как была, в платье, которое натянула после сна, без прически. Я не думала ни о том, что у меня нет денег на дорогу, ни о том, что как-то нужно будет прорваться через охрану Мэнфорда. Всей душой я жаждала оказаться на свободе, убежать прочь от разрывающей изнутри боли. И не понимала, что отныне куда бы я ни пошла, она будет следовать за мной.
Если бы на пути мне попадались зеркала, там была бы другая Кайла. Та, которая бежала прочь из кабинета отца, сообщившего, что Райан сбежал, прихватив деньги. Я не верила в это, думала, он сделал это, чтобы забрать меня и сбежать, но в глубине души все понимала. И пыталась убежать от этого понимания.
А во мне уже жила Стелла. Его дочь, о которой Райан Хефнер никогда не узнает.
Я почти ничего не видела перед собой, неслась по коридору. И остановилась, лишь когда врезалась в… Сиси. Она упала, смотря на меня снизу вверх, со скрытым торжеством. Мне до боли хотелось ее уколоть, но здравый смысл еще не испарился окончательно, и я промолчала. Она тоже не решалась заговорить.
Но все же не выдержала.
– Может, желаете кофе? – с издевкой спросила Сиси.
– Знаешь, в чем между нами разница? – спросила я, опустившись рядом с девушкой на колени. – В том, что я, оскорбленная, ухожу. А ты будешь трахаться с ним еще пару месяцев, а потом носить кофе новой любовнице. И на оскорбление у тебя права не будет, дорогая. Наслаждайся. Он твой.
Шокированная, Сиси не делала попыток встать, а я обошла служанку и направилась к лестнице. Меня никто не пытался остановить, все уже разбрелись по комнатам. Поместье вообще уходило спать рано, едва стемнеет. Я не хотела думать о том, как пойду через такую ночь искать экипаж. Но это было лучше, чем оставаться рядом с Райаном. Слишком много я ему сказала и слишком много показала. Он использует это, а я не уверена, что выдержу еще раз.
В гостиной я остановилась. На низком столике лежал огромный букет кордеров. Необычной расцветки, красно-черной, цветы были крупные и благоухали – а попросту сказать, воняли – на все помещение. Но не цветы привлекли мое внимание, а конверт. До боли знакомый. Осмотревшись, я пересекла комнату.
Схватила конверт. Руки мелко дрожали, но мне удалось открыть записку, не порвав. Сердце дрогнуло, узнав знакомый почерк.
