Я подскочила, не сдержав возгласа, когда по чердаку пронесся женский голос. Его я уже слышала раньше.
Голос заполнял собой все пространство чердака, и понять, откуда он исходит, было сложно.
– Кто здесь? – спросила я.
Ответом было продолжение:
Никогда не слышала полной версии этой песенки и не была уверена, что хочу услышать.
Голос становился то громче, то тише, рассеивался среди многочисленного хлама. Я продвигалась к выходу и наконец поняла, откуда льется песня.
Из одного из сундуков, огромных, в которых в старые времена хранили одежду. Голос был чуть с хрипотцой. Мне вдруг остро захотелось уйти отсюда. Но решимость выяснить, что так тщательно оберегают Хефнеры, не угасла.
Наконец я стояла перед сундуком, из которого доносилась песня. Сейчас она сменилась невнятной болтовней, такой же бессмысленной, как сам факт того, что в сундуке кто-то поет.
От волнения и страха тошнило, но я решительно взялась за крышку сундука и с трудом подняла ее. Свет из небольшого чердачного окошка упал в темное нутро сундука.
Я встретилась взглядом с серыми, пронзительными в своем безумии глазами.
В сундуке лежала девушка в длинной светлой сорочке, и, наверное, это было то, чего я никак не ждала увидеть на чердаке. Она была жива, смотрела на меня с некоторым любопытством. За тем исключением, что у нее были очень сухие волосы, а неестественная бледность кожи в темноте казалась жуткой, девушка была симпатичной. Светловолосой и стройной.
Сколько мы так смотрели друг на друга, не знаю, но я отступила, а девушка поднялась, вылезая из сундука. Она двигалась как-то странно, плавно и медленно.
– Ты кто? – севшим голосом спросила я.
Она внимательно меня рассматривала. Этот взгляд можно было пощупать, настолько он был пристальным.
– Как тебя зовут? – снова спросила я.
И, к моему удивлению, девушка ответила:
– Жизель.
– Ты дочь Мэнфорда, – догадалась я. – Он запер тебя?
– Запер, – эхом откликнулась девушка. – Я люблю снежинки. Их здесь много. Посмотри!
Она закружилась по комнате, ловя руками невидимые снежинки. Я засмотрелась на эту красивую и такую несчастную девушку. На несколько мгновений она даже напомнила мне Ким. И на рисунке – это я поняла только теперь – была изображена именно Жизель. Девушка не рассчитала траекторию и врезалась в старое пыльное кресло.
– Осторожно! – Я подскочила к ней, чтобы помочь подняться.
Жизель смеялась. И вдруг так же резко прекратила, с легкостью оказавшись на ногах. Она смотрела в дальний угол, всматривалась, что-то шептала бледными сухими губами.
– Мертвый мальчик, – наконец проговорила девушка. – Он всегда здесь. Почему?
– Там никого нет. Жизель, давай спустимся вниз, ладно? Я обещаю, если тебе причиняли вред, это прекратится…
Она вырвала руку из моей и отскочила к стене, тяжело дыша. Огромные глаза выражали ужас. Она смотрела на что-то за моей спиной. Я подумала было, что Жизель снова видит какого-то мальчика, но потом услышала шаги. И резко обернулась.
– Ты обожаешь лезть не в свои дела, да, Кайла? – спросил Мэнфорд.
– Не в свои? Девушка больна! Ей нужен лекарь!
– Она моя дочь. Запереть ее в больнице, как это сделали вы с сестрой? Поить зельями, превратить в безвольное растение?
– Нет, конечно, запереть на чердаке, где она может пораниться, задохнуться или окончательно сойти с ума. И бегать по всему свету, искать таинственный артефакт, не гнушаясь ни жизнью собственного сына, ни свободой маленькой девочки. Браво, Мэнфорд, вы удивительный кретин.
