– Кортни, не позорь семью, ты едешь, и это мое последнее слово.
Сказано это было таким тоном, что я сразу поняла: вставлю хоть слово против – остаток выходных проведу взаперти, и неизвестно, будут ли меня вообще кормить.
Я любила выходные в домике у озера, но лишь тогда, когда никого кроме отца, Кристалл и сестер там больше не было. В этот раз планировалась большая вечеринка, присутствовать на которой мне не хотелось. Перечить отцу было самоубийством, но у меня был шанс, стоит заметить. Без экзамена по истории мне не поступить в колледж, а историю я знала из рук вон плохо.
Папе было плевать.
– Собери свои вещи, – велел он. – Я хочу, чтобы через час вы все были готовы.
Он тут же потерял ко мне интерес, но внутри у меня уже кипела ярость. Я не отличалась эмоциональностью и давно научилась с холодной головой воспринимать все, что говорит отец, но иногда срывалась. И хоть такие срывы кончались плачевно, мне почему- то становилось легче.
– А в экзамене по истории, – медленно произнесла я, – будут вопросы о нашем домике у озера?
Сразу же стало ясно, что фраза была лишней. Повисла нехорошая тишина, предшествующая буре. Отец поднялся, совершенно спокойно и даже аккуратно отодвинул стул, чтобы не царапнуть дорогой паркет. Мысль сбежать была мимолетной. Я давно уже не убегала, как маленькая девочка, от гнева родителя. А убегала ли вообще?..
Папа долго (а точнее – мне показалось, что предосудительно долго) всматривался в мое лицо. Отодвинул со щеки локоны, выбившиеся из хвоста. В таких случаях следовало опустить голову и устремить взгляд в пол, но… я голову подняла. И даже чуть улыбнулась, встретившись с потемневшими глазами отца.
Щеку обожгла боль, а удар был такой силы, что я не удержалась на ногах. В зеркале напротив я могла видеть отражение отца. Тот был совершенно спокоен.
Одновременно с этим дверь приоткрылась, явив Герберта. Он если и удивился, то не подал виду. Я поднялась.
– Собирайся, – бросил мне отец, давая понять, что вот это – точно его последнее слово.
Я позволила себе улыбку, проходя мимо Герберта. Этому юристу еще учиться и учиться у нас, дочерей Карла Кордеро.
Через час щека опухла и покраснела. Я невозмутимо, без помощи дворецкого, вытащила дорожный саквояж в холл и поздоровалась с Кристалл. Мачеха застыла над книгой и от удивления открыла рот. Даже немного побледнела – настолько непривычен был мой внешний вид.
– Кортни, что это?! – спросила она.
Я пожала плечами и отвернулась.
– Так… марш наверх! Попробуем что-то с этим сделать, нельзя же в таком виде показываться на приеме! У тебя половина лица в цвет платья – красное!
Но сделать с этим ничего не получилось. Не существовало магии, способной помочь за пару минут – какая досадная неприятность. Так что ни целительные заклятия, ни зелье от ушибов, приложенное к моему лицу, не помогли.
– О, Богиня, – простонала Кристалл. – Сиди здесь, пожалуйста, и приляг. Тебя точно не тошнит?
– Не знаю, – откликнулась я. – Может быть.
Она вышла, оставив меня в темноте и тишине. Наконец-то. Я осторожно потрогала щеку и поморщилась – болела. Ну и красотка я сейчас, хоть портреты пиши. Впервые мне попало от отца так, что остались следы. И, похоже, Кристалл это поразило. Мы с мачехой находились в состоянии холодной вежливости с самого ее приезда в дом. Раньше она не была замечена в подобной заботе. А может, не хотела, чтобы на приеме я сверкала огромными синяком. Неизвестно, справится ли зелье быстро. А ну как завтра лицо совсем посинеет, да так, что несколько тюбиков грима не помогут?
Вскоре послышались шаги, и я села на кровати. За окном уже кончился закат, на небе появились первые робкие звезды.
Отец остановился в проходе. И я даже сомневалась, что он видел в такой темноте мое лицо.
– Ты остаешься. Не смей даже думать о том, чтобы выйти из дома. Герберт будет заходить.
– Да, папа, – ответила я. – Удачного приема.
Он нашел Кортни в малой гостиной, у камина. Солнце час как село, Кордеро-холл затих. Слуги отправились к себе, дабы не мешать молодой хозяйке, а у Герберта был ключ, и он даже не стал звонить. Хоть и понимал, что может напугать неожиданным визитом девушку.
Некоторое время мужчина стоял в тени, наблюдая. Учебник небрежно валялся на полу, пара страничек помялась, а Кортни с
