Даже с ним она оставалась очень мила, и я прекрасно представлял Мюр в кружевном платье, при шляпке и зонте, на каком- нибудь приеме, что частенько проходят в Хервингемме. В ней чувствовалась порода, и было немного жаль, что такое создание выбрало жизнь, далекую от мирной, полную опасностей и таких полудурков, как я, Кроуфорд, Вилли или Кражовски, которого она с таким упорством разыскивает.
Великая война изменила наш мир.
Раньше женщины не могли управлять аэропланами, посещать университеты, быть учеными, служить в полиции, сражаться за свободу, не говоря уже о том, чтобы участвовать в боях. Но теперь все изменилось. И Уолли вместе со своим папашей считает это просто катастрофой. Хуже было бы, только если бы все пабы Хервингемма оказались закрыты.
Они в чем-то правы. Потерять столько женщин – катастрофа. С обеих сторон конфликта их погибло множество, и эта утрата невосполнима. Многие, такие как Мюр, хоть и были малы для той войны, полной грудью вдохнули ветер свободы, разгоняющегося прогресса и мира, который перестал пребывать в дреме. И теперь их не остановишь. Они будут упрямо двигаться к цели, невзирая на потери. Большинство женщин в новом веке знают, чего хотят, и готовы ставить на карту все, ничуть не уступая мужчинам. Быть может, они действуют иначе, чем мы, но я не скажу, что менее эффективно. За время моей работы в Грейвплейсе, когда я каждый день встречал новых людей, подобных примеров перед глазами проходило великое множество.
…Проснулась Мюр внезапно. Вздрогнула, распахнув веки, ее зрачки сузились от света, а рука потянулась к лежащему рядом револьверу.
– Нет никакой опасности, – сказал я, наконец вставая, и потянулся.
Чтобы хоть как-то разогнать кровь, начал махать руками, надавил ладонью на затылок, так что хрустнул шейный позвонок, а она все это время наблюдала за мной, приходя в себя.
– Отдала бы половину жизни за чашку горячего чая, – сказала девушка. – Почему ты меня не разбудил?
– Сегодня будет длинный день, и нам понадобятся все силы. Хорошо, что ты отдохнула.
– А ты?
– Со мной все в порядке, если не считать того, что я готов съесть целого быка.
– Да. Завтрак нам с тобой не помешает. – Мюр достала из левого кармана пальто шоколад в обертке морковного вкуса, на которой изящным шрифтом было написано название самой известной кондитерской фабрики Риерты «Сладкий мир».
Она разорвала упаковку и, сломав большую плитку пополам, протянула одну мне:
– Разделила по-братски.
Мне все еще сложно было понимать ее мимику из-за частичного паралича половины лица, и я с кратковременной задержкой ответил улыбкой на ее улыбку.
– Спасибо.
– У нас нет воды.
– Отнюдь. Ночью я забрался по лестнице на чердак, а с него на крышу, там дыра в перекрытиях. Остались накопительные емкости, и они полны дождевой воды. От жажды мы точно не умрем.
– Здорово! – повеселела она, поднимая с пола помятую цветочную лейку. – Пойду пройдусь и принесу немного.
Шоколад оказался с вишней, ореховой крошкой и сухой мятой. Во рту он раскрывался оттенками дикого луга и густым бордовым цветом. И это был мой завтрак, обед и ужин. Надо сказать, не самый плохой в жизни.
К вечеру, когда в сырых стенах находиться стало совершенно невыносимо, мы вместе выбрались на крышу. Весь день светило яркое солнце, и черепица оставалась теплой, да и погода для осени случилась подходящая. Сиди, балдей да наслаждайся жизнью. Вполне стоящее занятие, даже если ты находишься в Старой Академии.
О последнем забыть нам никто не дал. Район жил в своем странном и пугающем ритме. До нас доносились шаги, крики и даже что-то похожее на разговор, но насчет последнего я не готов поручиться.
У исследователей нет единого мнения о том, обладают ли контаги человеческим разумом и способны ли общаться друг с другом. Это довольно сложно проверить при учете агрессивности заразившихся, нежелании идти на контакт и стремлении сожрать научных работников.
В газетах писали разное. Кто-то уверял, что хоть контаги и перестали быть людьми, но не растеряли ума, пускай и не могут больше говорить на привычном нам языке. Кто-то доказывал, что это просто звери, голодные и опасные хищники, которых можно контролировать лишь цепями да током. Даже церковь не смогла прийти к окончательному решению – умерли ли души у тех, кто заболел и стал монстром? Божественный глас молчал и не спешил помогать теологам в их нелегком бесполезном труде.
Мюр охватила меланхолия, и она занималась тем, что негромко декламировала чьи-то строчки, оглядывая сверху пустые
