Тоннель был низкий, Молли пришлось сгибаться в три погибели, и даже Билли изрядно ссутулился.
Однако вскоре они выбрались в куда более широкий тоннель, на отводных арках замелькали знакомые названия улиц.
– Мы к-куда теперь?
– Далеко. Я тебе потом расскажу. Когда из города выберемся.
– Из города? – испугался Билли. – Куда же мы из города без папы? Нельзя же никуда без него…
– Папа, – свистящим шёпотом бросила Молли, подавив большое желание отпустить братцу затрещину в стиле госпожи Старшей, – лежит там, на полу, усыплённый. И мама тоже. Всё, мы теперь сами по себе!
– Что, насовсем? Насовсем усыплённый?
– Нет, глупый! Не насовсем! На время! А пока будешь меня слушаться… Будешь ведь?
– Бу-у-уду-у…
– Вот и хорошо, только не ной.
– Молли! Тут пахнет плохо!
– Вот зануда! – Теперь они шагали быстрее. Молли не забывала сверяться с названиями улиц, выведенными чёрной краской над отводными коридорами. Главное, думала она, держаться большого тоннеля. Он рано или поздно выведет или к реке, или за город. Странно, что за нами не гонятся… или не сумели вот так сразу открыть люк?
Несколько раз они сворачивали. Удивительно, но Молли совершенно не боялась заблудиться. Как только поймёшь принцип, по которому проложены эти тоннели, – уже не заплутаешь.
Глава 9
Остались позади и «хорошие», и «плохие» районы Норд-Йорка. Теперь шли названия заводских проездов и фабричных тупиков. Окраина города была совсем близка, правда, беглецы спустились к югу куда сильнее, чем рассчитывала Молли.
Здесь стояли старые заводы, когда-то возведённые прямо на берегах Мьёр. Потом более новые фабрики и цеха возникали дальше на юго-востоке, ближе к порту и докам, но и старые продолжали работать. Некоторые – закрывались, перестраивались, под ними прокладывались новые тоннели, старые частично замуровывались, частично оказывались заброшены.
Так глубоко в эти лабиринты Молли никогда не забиралась. С бедолагой Сэмми они лазали по всяким рукотворным подземельям, обследуя подвалы, проникнув раза три даже в чрево заброшенного и подготовленного к сносу старого депо городских паровиков – но здесь ей бывать не приходилось.
Про малыша Билли и говорить нечего.
И всё-таки почему за ними не гнались? Едва ли тот замок на железном люке надолго задержал бы департаментских со всей их техникой.
– Мо-олли! Я уста-ал! У меня ножки болят!
– Хватит ныть! – яростно повернулась она к братцу. – Ножки болят? Это хорошо, это значит, они у тебя ещё есть! Двигай давай ими, не то я сама тебя так выдеру, как ни в какой школе не смогут!
Тоннель сделался yже, выше и суше. Посередине жёлоба струился мутный ручеёк, глубиной едва по щиколотку. За проржавевшими стержнями, воткнутыми в цементное дно, тянулись, колыхаясь в небыстром потоке, серо-зелёные водоросли.
Надписи над боковыми тоннелями сделались почти неразличимыми, видно, что их не обновляли давным-давно. Билли крепко держал старшую сестру за руку, пугливо оборачиваясь, – в отводах и глубоких нишах мелькали хвостатые тени; здесь было царство крыс.
– М-молли? Долго ещё? – наконец рискнул братик.
– Скоро, – посулила Молли. Посулить посулила, но внутри у неё крепло ожидание чего-то нехорошего. И дело было не в тёмных тоннелях – она полазала по ним предостаточно – и не в крысах, которых она не любила, но совершенно не боялась. Отсутствие погони смущало Молли, да, но, в конце концов, должно же было им хоть чуть-чуть повезти!
И даже странный пожилой джентльмен, едва не заставивший её собственные ноги отказать, сейчас не пугал.
Она что-то чувствовала впереди. Так бывает, когда смотришь сквозь тени, смутно различая лишь неясные очертания предметов. Или когда глядишь сверху на силуэты рыб, застывшие над самым дном в глубоком затенённом ручье.
Молли вглядывалась во мрак впереди и слышала сквозь журчание грязной воды шорох крыс, невесть чем здесь кормившихся, – слышала мерное движение поршней, поскрипывание туго закручиваемых пружин, гудение пламени в топке.
Словно к тебе в гости наведался старый дядюшка, которого ты знаешь настолько хорошо, что по мельчайшим звукам способна угадать, чем он сейчас занят и что с ним творится.
