Дойдя до края наволока, старик еще с четверть часа пробирался вдоль уреза воды, возле неприметного ручейка вдруг повернул в чащу, осторожно ступая по мягкому влажному мху. Поднырнул под давным-давно рухнувшую и уже трухлявую иву, за ней перемахнул поваленную ветром, но еще живую сосну, обогнул ее корни и быстро заскользил по хвойной подстилке, петляя от прогалины к прогалине.
Примерно через час лес начал светлеть и облагораживаться – с тропы и вокруг исчезли валежник и хворост, больше не гнили упавшие деревья, не встречался сухостой. Местные обитатели запасливо подбирали в чаще все, что могло гореть в очагах и что можно разделать, не тратя лишних сил на рубку толстых крепких стволов. Вскоре запахло дымом, а еще через полчаса Викентий разглядел впереди, между сосновых стволов, острые макушки то ли индейских вигвамов, то ли северных чумов.
Деревня лесовиков размерами не сильно превышала двор сварожичей. Ее, понятно, не окружали никакие частоколы – однако утоптанная до каменной твердости земля хорошо указывала, на каком пространстве чаще всего расхаживали местные жители. Крытых шкурами шатров было примерно полтора десятка, и все они, сверх того, накрывались одним общим пологом, из которого выглядывали только дымовые клапаны. В остальном местные обитатели жили так же, как славяне в нескольких километрах от них. Женщины в опрятных меховых одеждах мездрили шкуры, над костром бурлил огромный медный котел, пахнущий мясом и луком, от края к краю стойбища с визгом бегали полуголые детишки, свистя ивовыми пищалками.
Лучше или хуже славян жили лесовики – понять было трудно. Скота у них явно не имелось, а чум вряд ли был столь же теплым, прочным и просторным убежищем, как бревенчатая изба. Однако в отличие от сварожичей каждая семья лесовиков имела в общей стоянке свое отдельное жилище.
Наверное, лесовики тратили больше сил, таская дрова и прочие грузы на собственном горбу, вместо того чтобы возить на лосях. С другой стороны – не нужно было заготавливать на зиму сено, строить загоны, пасти животных, защищать их от хищников. А заготовить достаточно сена, имея в руках только серп и грабли, – удовольствие наверняка еще то.
Оборонять подобную деревню было просто невозможно. Сюда мог войти кто угодно – хоть зверь, хоть человек. Но чумы и пологи всегда можно свернуть и всем вместе откочевать в другое, более безопасное, неведомое врагу или просто сытное место. Лесовики жили охотой и собирательством. И если дичи становилось маловато – ничто не мешало им уйти в любую сторону. Огородов у них нет, к полям и рекам они не привязаны. А тайга велика, места хватит.
– Старик, что у вас за споры из-за рек? – спросил он лесовика. – Вы ведь вроде бы не рыбаки?
– Знамо, не славяне, – согласился тот. – Верши и заколы не ставим, сети и бредни не плетем. Однако же порой удочку забросить хочется. Из баловства да ради разнообразия. Сварожичи твои тоже при случае зверя добыть не отказываются.
– Чего-то мужчин совсем нет, – негромко отметил староста. – Оборотни, часом, не устроили засаду?
– Да деревню наверняка сторожат, – отмахнулся Викентий. – У вас же война!
Лесовики, увидев гостей, насторожились – однако разбегаться и прятаться не стали. Видимо, их успокаивало присутствие старика.
– Слушайте меня, смертные! – вскинул руку Викентий. – Я есмь великий Один, младший из богов рода сварожичей! И я обещаю защиту каждому, кто ее попросит! Среди вас есть дочери славного народа, славянки! Вы можете вернуться домой, таково условие мирного договора, о котором мы сейчас сговариваемся! Покажитесь мне, говорите смело! Вам больше ничего не грозит.
– А как же дети? – спросила одна из женщин, внешне ничем не выделяющаяся среди других: острая шапочка с наушами из тонкой кожи, длинное платье из оленьей шкуры с собольим воротом и наплечниками, горностаевая опушка рукавов, заячьи мокасины. – Непривычны они к обычаям нашим, среди славян не приживутся.
– Муж не согласится, – сказала другая, вся в замше, расшитой костяными шариками.
– Что же нам, дом теперь бросать? – высказалась еще одна лесовичка. – Да и малых, верно, родня не отпустит.
– Какой дом, Веледара?! – узнал лесовичку Сиронюх. – Жерди да тряпка!
– Какой ни есть, ан свой! – живо отозвалась женщина. – Где хочу ложусь, что ни сделаю, то мое. Дети под боком, и под подол никто без спросу ночью не лезет! Ты, коли добрый такой, солью бы поделился лучше, а не жен чужих сманивал!
– А то я не знаю, как ты через тетку соль на мед меняешь?
– А то я не знаю, почем варяги ее вам возят?! Пять шкур баба твоя с нас дерет, да еще добротой своей попрекает!
– Стоп! – хлопнул в ладоши Викентий. – Без меня свары свои затевайте! Ныне просто и ясно ответьте: в деревню к реке вернуться кто-то из вас желает?
– Да обжились уже, притерлись, сварожич, – ответила за всех самая первая «пленница». – Родить каждая не по разу успела. Куда опять с места на место скитаться? Нам бы с подругами, с матушками порой свидеться, большего и не надо. Пусть Сиронюх поклянется, что гостей хватать не станет! И без соли, понятно, тяжко зело…
