– Вы обо мне забудете, но… привет!
– Немедленно перестань целовать посторонних девушек и пойдем отсюда, – продолжала мама.
– Хорошо, – кивнул я мисс Сапсан. – Думаю, пора с этим заканчивать.
– Не думай, что мы прощаемся, – покачала головой мисс Сапсан. – Теперь ты один из нас. И так просто тебе от нас не отделаться.
– Я надеюсь, – усмехнулся я, хотя на душе у меня было невыносимо тяжело.
– Я буду писать, – срывающимся голосом пообещала Эмма, пытаясь улыбнуться. – Желаю тебе успехов в… в том, чем занимаются нормальные люди.
– До свидания, Эмма. Я буду скучать.
Это заверение мне самому показалось неадекватным, но в такие минуты адекватных слов просто не существовало.
Мисс Сапсан обернулась к моим родителям, чтобы закончить свою работу. Подняв соколиное перо, она пощекотала обоих под носом.
– Прошу прощения! – произнесла мама. – Что, по-вашему, вы делаа-АААААА-ПЧХИ!
А затем они с отцом принялись безудержно чихать, и, пока они чихали, мисс Сапсан пощекотала полицейского, и он тоже расчихался. Когда наконец приступ чихания прошел и все трое принялись утирать носы и слезящиеся глаза, мисс Сапсан и Эмма уже выскользнули за дверь и исчезли.
– Так вот, как я говорил, – начал было отец, продолжая свою фразу, как будто последних нескольких минут вообще не было, – погодите… а что я, собственно, говорил?
– Что мы могли бы просто вернуться домой и поговорить обо всем позже? – с надеждой в голосе подсказал я.
– Не раньше, чем вы ответите на несколько вопросов, – вмешался полицейский.
Несколько минут мы провели, беседуя с ним. Я отвечал туманно, перемежая объяснения извинениями и клялся-божился, что меня не похищали, что я не подвергался насилию и не употреблял наркотики. (Благодаря стараниям мисс Сапсан, полицейский и думать забыл о тесте на наркотики.) Когда родители объяснили ему насчет смерти дедушки и «проблем», которые у меня из-за этого возникли, полицейский, похоже, окончательно удостоверился, что перед ним самый заурядный случай – беглец, забывший принять лекарство. Нас заставили подписать несколько бланков и отправили восвояси.
– Да, да, пожалуйста, давайте поедем домой, – вздохнула мама. – Но мы обязательно обо всем поговорим, молодой человек. И очень подробно.
Домой. Это слово стало для меня чужим. Это была какая-то далекая страна, которую мне не удавалось себе даже представить.
– Если мы поспешим, – кивнул папа, – мы можем успеть на вечерний рейс.
Он так крепко обхватил меня за плечи, будто боялся, что я сбегу, как только он меня отпустит. Мама не сводила с меня глаз, в которых светилась благодарность, и моргала, смахивая слезы.
– Все хорошо, – заверил их я. – Честное слово.
Я знал, что они мне не верят и еще очень долго не поверят.
Выйдя на улицу, мы остановили черный кеб. Когда машина притормаживала у обочины, я заметил два знакомых лица, наблюдавших за мной из парка напротив. В резной тени дуба стояли Эмма и мисс Сапсан. У меня сжалось сердце, и я поднял руку, прощаясь с ними.
– Джейк? – Отец отворил дверцу такси и ожидал, пока я сяду в машину. – Что случилось?
Я сделал вид, что поднял руку для того, чтобы почесать голову.
– Ничего, папа.
Я сел в такси. Папа обернулся, глядя на парк. Когда я выглянул в окно, то под дубом уже никого не было. Лишь прыгала по земле какая-то птица, да ветер сдувал листья.
Мое возвращение домой не было ни триумфальным, ни легким. Я разрушил доверие родителей и понимал, что восстанавливать его придется долго и трудно. Они были убеждены, что я в любой момент могу сбежать, и ни на минуту не упускали меня из виду. Я никуда не ходил один, даже если речь шла о прогулке вокруг квартала. В доме установили замысловатую систему безопасности, не столько для того, чтобы помешать проникнуть внутрь ворам, сколько для того, чтобы не позволить мне выскользнуть наружу. Меня снова отправили на терапию. Мне пришлось пройти бесчисленные психологические тесты, после чего мне прописали новые, еще более сильные лекарства (которые я прятал под язык, а затем выплевывал). Но этим летом мне пришлось пережить куда более страшные лишения, и если за увлекательные события, новых друзей и необычайную жизнь, которая теперь
