– Ремер, не зли меня! – сенатор выхватил пистолет из кобуры.
Небольшой полицейский «вальтер-РР», еще одна игрушка, подсмотренная на экране. На этот раз – у Бонда.
– Сенатор, спокойно, – Ремер выставил перед собой руки. – В оружии нужды нет. Я хотел только…
– Пасть закрой, сволочь! – взбешенный Ненацкий потряс пистолетом. – Берись за чемодан! Вперед!
Павел заметил, что его работодатель не снял ствол с предохранителя. Это было ошибкой, большой ошибкой. Павел спокойно вытянул «глок», глядя прямо в расширившиеся глаза политика.
– Моя карта! – сухо произнес он, взяв пистолет двумя руками.
Сенатор нажал на спуск, а когда оружие не выстрелило, глянул на него в панике, поняв, что что-то сделал не так. Он бросил несессер, второй рукой потянулся к предохранителю и погиб, когда потные пальцы легли на рычажок. Гром выстрела слился с криком сенаторши. Ремер не успел повернуться. Почувствовал удар, а потом острую боль в спине, у лопатки. Полетел вперед, споткнувшись о труп сенатора. Успел развернуться и непроизвольно нажал на спуск. Женщина, которая только что атаковала его, стояла теперь с ребенком в одной руке и с маникюрными ножницами в другой.
Он попал в нее, хотя особо не целился. Пуля вошла под острым углом, над верхней челюстью. Пани София полетела назад, выпустив сына. Маленький Куба падал медленно, словно листок, по крайней мере, так оно выглядело для переполненного адреналином охранника. Пани София стояла возле большой кровати, и ребенок ударился головой в дубовую раму, отскочив от нее, словно тряпичная кукла. Жена сенатора рухнула на пол секундой позже, и в спальне снова воцарилась идеальная тишина.
Но только на миг, поскольку дверь распахнулась, ударившись в старый гданьский шкаф. Ремер снова выстрелил. Был в таком шоке, что перестал себя контролировать. Горничная охнула, схватившись за живот. Между пальцами ее потекла густая кровь. Девушка упала на колени, покачнулась, а потом рухнула лицом вниз.
Павел громко сглотнул. «Что я наделал? – подумал он, отбрасывая пистолет в угол комнаты. – Что я наделал?»
Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Он не хотел никого убивать, хотел лишь выбить из этого старого козла свой пропуск. Это ведь война. Без него он не будет иметь ни шанса… Мысль о гибели заставила его прийти в себя. Если он расклеится, потеряет последний шанс на спасение.
Павел двинул правым плечом. Боль усилилась. Он неловко поднялся, опираясь о труп сенатора. Измазал руку в густеющей крови. Вытер пальцы о штаны, не переживая об испорченной вещи. Проверил, сильно ли ранила его эта корова. К счастью, ножнички только распороли кожу, глубоко и болезненно, но не нанесли серьезного урона.
«Война. Запустили». В ушах его звучали слова Анджея и сенатора. Забыв о ране, Павел подбежал к сенатору и принялся обыскивать его несессер. Не нашел там ничего, что напоминало бы карточку доступа. Принялся тогда ощупывать карманы. Во внутреннем, рядом с портмоне, оказались три небольшие карточки, повешенные на шнурках. Со снимками, чипами и штрих- кодами.
– Вот сука! – выругался Ремер, глядя на дырку от пули: та прошла точно через портмоне, прошив и деньги, и карточки. Кровь залила все остальное, но бейджи были заламинированы, потому – можно было попробовать их отмыть.
Павел глянул внимательней. Череда неудач не прекращалась. Пуля попала в штрих-код, в таком состоянии карты прочесть его будет невозможно. Немного подумав, он отбросил карты пани Софии и ребенка. На них он не походил совершенно. С Ненацким его тоже спутал бы лишь пьяный слепец, но, по крайней мере, у него будут документы на мужчину. На всякий случай, он послал вторую пулю – прямо в фото. Может, в общем замешательстве кто-то да проглотит его историю.
Ребенок заплакал, когда Павел переступал через мертвую горничную. Он остановился на пороге. Адреналин все еще помогал ему соображать и действовать быстрее, а потому он принял решение моментально. Вернулся, поднял раненого малыша, а потом взял его пропуск. Так он получал дополнительный козырь, поддерживающий его историю. Отворачиваясь, глянул в лицо мертвой жене сенатора.
Из полутьмы проявилось лицо умирающей женщины. Локоны светлых, волнистых волос заслоняли ее лоб по самые брови. Полуоткрытый рот наполнялся темной, пенной кровью. Сильно подведенные глаза раскрывались все сильнее, стекленея. Грудь, обтянутая ярко-желтой блузкой, застыла на половине хриплого вдоха. Из простреленной щеки все еще поднималась струйка синего дыма.
Глава 41
Договор
Учитель сидел на постели, растирая покрасневшие запястья. Бондарчук сдержала слово. Сделала даже больше: приказала развязать пояса еще до того, как они приступили к серьезному разговору, и позволила ему пройти в изолятор, где находился пострадавший Якуб. Дала им пять минут пообщаться.
