— Их и нет. — Я покачала головой.
— Ты изменилась. — Ее голос был полон недоверия.
— Ты тоже, — вернула я комплимент.
— Я та, кто спас тебя от плена стен цитадели, я та, кому ты предложила перейти на «ты».
— Да. — Я посмотрела на девушку, чувствуя, как поднимается возмущение, теперь она не могла пожаловаться на отсутствие эмоций, пусть возникли они не так, как она надеялась или планировала. — Та Прекрасная не вмешивалась во внутренние дела северных пределов. Та Тамария посмеялась над моим желанием влезь в спальню к демону и не осудила, когда это удалось. — Я шагнула к ней. — Та, что помогла мне, не тыкала окружающих в дерьмо, чтобы обелить себя.
— Девка, ты забываешься! — Она зарычала, оскаливая клыки, пальцы с заострившимися когтями сжали пустоту. — Ждешь особого отношения? Неприкосновенности? Не слишком ли много для постельной игрушки?
— Я мать Легенды зимы. — Еще один шаг вперед, и свершилось невозможное, Прекрасная, даже не осознавая этого, отступила. Клыки скалила она, и она же и отступала. — Я всегда буду на особом положении, на ступень выше любой другой, даже тебя.
Девушка выдохнула, во взгляде серых глаз я впервые уловила сомнение.
— Ты на самом деле другая. — Она опустила руки. — Ты перестала противиться миру. — В голосе слышалось грустное любопытство. — Он уже запустил в тебя свои отравленные когти. Не страшно?
— До судорог.
Я отвернулась от Тамарии и стала подниматься по лестнице. Все было сказано. Меня еще раз подтолкнули к краю. Откуда им знать, что декадой ранее я искупалась в чистом источнике, смывшем все наносное и с меня, и с артефакта. Каким бы он ни был ранее, каким бы он ни стал после прикосновения Седого, тогда, на лестнице, желание было сугубо моим. Не все, что было, было подделкой. С такой мыслью я могу примириться.
Столик стоял на том же месте, обновленный белой краской с коричневым орнаментом по фасаду. Я провела пальцем по столешнице. Обычное дерево. Я видела, как крупные крепкие руки старого ведьмака шкурили его поверхность, снимая слой за слоем. Видела, как Борис менял днище у ящиков и прикручивал новые ручки взамен старых колечек. Предмет интерьера, довольно милый и старомодный. Сейчас есть такие умельцы, которые смастерят вам в два раза милее, любого размера и из любых материалов. Так почему я зацепилась именно за этот столик? А он зацепился за меня?
Я поддела пальцами крышку, поднятая столешница превратилась в мерцающее старое зеркало, отразившее круглое лицо с залегшими под глазами тенями, торчащими в разные стороны волосами, упрямо сжатыми губами. На всем облике лежала печать многодневной усталости.
Новые медные ручки, покрытые в нужных местах темным налетом для создания эффекта старины, были прохладными на ощупь. Я выдвинула правый. Массажная расческа, заколка, две резинки, которыми я стягивала волосы перед сном, детектив в мягкой обложке и упаковка салфеток. Это был мой столик, из моей спальни. Я задержала дыхание и потянула за левую ручку. Они были там, где я их оставила под защитой иконы, мои серебряные ножи. Ремешки крепления с меня сняли во время болезни и пока не вернули, так что, судя по всему, надо попрощаться с ними, как и с железной парой. Я взялась за отделанное белым перламутром навершие и вытащила плоский нож.
— Я знал, что у тебя есть оружие. — Отразившийся позади меня бессмертник был спокоен. — Это не оставляет мне выбора.
Я не успела даже повернуться, легкий тычок вперед, как нашкодившего котенка в нечаянно сделанную лужу. Я влетела головой в зеркало, тут же покрывшееся мелкой паутиной трещин, разделивших гладкую поверхность на кучу осколков, по какой-то причине оставшихся на месте. Лезвие проскребло по дереву, оставив широкую изогнутую царапину, и со звоном уткнулось в стекло. Из каждого фрагмента на меня смотрела испуганная женщина с разбитым лбом, красные капли стекали по широко распахнутым глазам.
Еще один рывок за свитер, на этот раз в противоположную сторону. Столик покачнулся, но устоял. Я нет. Ноги запнулись за ковер, а может, друг о друга, и я покатилась по полу, звякнуло лезвие, счастье, что не напоролась на него сама.
— Стой. — Я подняла руку с зажатым в ней охотничьим ножом — жест вышел не очень мирным. — Нарушишь приказ Хозяина — умрешь. Ты сам это сказал. Сам!
Иван выдернул из моих пальцев лезвие, серебро прошлось по его коже легким шипением, и поморщился.
— Дилемма, — сказал он, доставая из кармана перчатку. — Нарушу приказ о неприкосновенности — умру. — Он сунул руку в
