черную кожу и перекинул в нее нож, потирая обожженные пальцы друг о друга. — Допущу убийство Хозяина — тоже умру. Великолепный выбор, не находишь? — Мужчина выпрямился. — Собственно, его нет. Устранить угрозу жизни Седого важнее. Я не предаю. Я защищаю.
Носком ботинка он ткнул меня в бедро, коротко, без замаха. Я вскрикнула. Широкая подошва тут же прижала меня к полу, казалось, на бедро поставили стопку кирпичей, а не ногу.
— Хозяин все поймет. — Секретарь, которому подошли бы больше блокнот и ручка, чем оружие, подкинул и поймал нож.
— Он и так все понимает. Очнись, — закричала я, — вообразил себя умнее его? — Он надавил на бедро сильнее, отбивая охоту разговаривать. — А-а-а!
Нож взлетел и приземлился. Вот так это и случится, моим же оружием. Человек одинаково плохо реагирует и на железо, и на серебро в сердце. Я следила за сверкающим лезвием как завороженная, каждую секунду ожидая конца. Клинок описал очередную дугу и упал на ладонь, пальцы сжались, и я поняла: этот полет был последним.
Все произошло очень быстро, быстрее, чем мысль, быстрее, чем взгляд. В комнату ворвался вихрь, смазанное пятно, и оно снесло с меня бессмертника одним махом, завертело его в безумном хороводе и бросило на постель. Раздался треск, один из столбов, поддерживающих балдахин, подломился, ткань угрожающе закачалась. Сила удара была такова, что ножки кровати, оставляя на ковре след, проскребли по мягкой поверхности, боковина уперлась в стену и замерла. Замер и вихрь. Две фигуры друг напротив друга. Иван и слуга, охранявший вход в кабинет Седого, темноволосый, среднего телосложения, ничем, кроме кителя и черных без радужки глаз, непримечательный мужчина. Я даже именем его не поинтересовалась.
Вскочив на ноги, я осмотрела комнату, взгляд метался от одного предмета к другому. В голову приходила всякая чушь вроде прыжка бессмертнику на спину, а там, дадут святые, удастся вцепиться в волосы или глаза. Можно еще кувшином по голове огреть, или сразу тазом, или ночным горшком. Мысль мелькнула и исчезла, мы не в дрянном боевике, а я не героиня, защищающая героя от ядерных ударов.
Они стояли друг напротив друга. Одной рукой секретарь упирался мужчине в грудь, второй по-прежнему сжимал рукоять с белым навершием, с той разницей, что лезвие полностью уходило в живот брежатому. Шипела нечистая кровь, вскипая на лезвии, пахло железом и потом.
Мужчина не рычал, не вырывался, не старался избавиться от ядовитого железа. Он спокойно стоял, пришпиленный к противнику, словно один из партнеров в смертельном танце. Черноглазый открыл рот, вместо рыка послышался смех. Руки бессмертника дрогнули. Странные глаза, в которых не было радужки, вдруг наполнились краснотой.
— Скажи, что рада мне, птичка! — жуткий смешок, который способен издать только проклятый.
Бес веселился, несмотря на то что из тела, которое он взял, толчками выходила отравленная серебром кровь.
— Что ты здесь делаешь? — возмутился Иван, после секундного замешательства прищурился и зарычал, озаренный яростной догадкой. — Ты ослушался! Ты… ты? Это ты рассказал все Прекрасной? Ты вручил ей эту чертову книгу? Сдал Хозяина?
Опора балдахина снова затрещала.
— Почему? — вопрос был задан с искренностью, несвойственной нечисти, бессмертник перебирал в уме варианты, но никак не мог на чем-то остановиться. — Почему, отродье безвременья?
— Потому что мне скучно, — выплюнул бес в лицо Ивану, — потому что вы даже мысли не допускаете о неповиновении! Вот почему! Ненавижу тихонь, ненавижу вашу рабскую покорность. Нельзя делать, нельзя смотреть, нельзя думать! Тьфу! Пионерский отряд, а не предел демона! — выкрикнул он и, видя, как кривится от ярости лицо бессмертника, расхохотался. — И что? Что ты сделаешь? Меня нельзя убить!
Иван не стал тратить ни слова, ни время. Они сплелись в клубок из ненависти и злобы. Движения столь быстрые, что за ними невозможно рассмотреть ни человека, ни зверя. Лишь ярость, ветер и кровь.
Раньше я бы, наверное, сбежала без оглядки. Раньше. Я начинаю скучать по тем временам, когда никто ничего не требовал, включая меня саму.
Вихрь замер у стены, безжалостно сминая плотную портьеру, и распался. Физически бессмертник оказался сильнее проклятого, вернее, его тела, в котором все еще торчал серебряный клинок. Ни тому, ни другому он не мешал, разве что брежатому, ставшему, по сути, таким же оружием. Рукой в перчатке секретарь надавил на нож, сжимая вторую на горле беса.
— Меня тоже, — с ненавистью прошептал бессмертник.
Я отступила к кровати, серьезно подумывая, а не залезть ли на нее с ногами, если они опять сойдутся в безжалостном танце. Сбившееся одеяло, небрежно брошенная сорочка, из-под старой ткани которой чуть выглядывала зеленоватая рукоять. Майя так и не забрала его. Я протянула руку не раздумывая. Вопреки ожиданиям малахит согрел ладонь, а не обжег ее. Атам вытесали из камня
