На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

маховику[6] из Дивного городища.

Голос был незнакомый. Молодой и печальный, но, имея дело с исполнителем желаний, нельзя полагаться на слух, обоняние или осязание, нельзя полагаться ни на что.

— Увы, — незнакомец шевельнулся и, видимо, протянул мне руку.

Едва почувствовав прикосновение, я отпрянула.

— Я не джинн, — сказал мужчина.

— Чем докажете?

— Ничем. — Спокойный голос без особого апломба, такому все равно, поверят в его слова или нет.

— Где мы?

Послышался горький смешок.

— То есть уверениям, что я не исполнитель желаний, вы не верите, а назови я любую стежку вроде Жаркого местечка, это станет правдой?

Я задрожала, если мы в Жарком местечке, мне конец. Вернее, я уже мертва, но пока еще могу ходить, говорить, думать. Святые, как несправедливо! Не хочу умирать.

— Успокойтесь, — голос стал ближе, — мы всего лишь в Кощухине. В том, что от него осталось.

— В Кощухине? И зачем мы здесь?

— Чтобы умереть, зачем же еще. Я все никак не могу решиться.

— Я не хочу, — озвучила я недавние мысли, меня трясло мелкой дрожью от страха и холода. От близости безвременья.

Фантазии джинна можно позавидовать. Зачем придумывать что-то новое, когда можно заменить одну стежку на другую? Отданное Поберково на отобранное Кощухино. Выстрелы, следы борьбы и отсутствие следов пожара — все то, чему я не находила объяснения, занимало предназначенное ему место.

— Не хочу, — я замотала головой, — не могу быть здесь!

— Мне жаль, — сказал незнакомец.

Впервые я не усомнилась в его словах.

В голове закрутились воспоминания и ложные картинки, которые я, безжалостно комкая, отбрасывала как ненужные. Не хватало информации, не хватало реальности, на которую я могла бы опереться.

— Кто вы? — повторила я вопрос.

— Макс.

— Я спросила не об этом.

— Знаю, — вздох, — я хранитель Кощухина. Хотя теперь вряд ли могу так называться, — говоривший отдалился.

Сколько шагов до границы non sit tempus? Три? Пять? Десять? Не больше. Я представила, как ноги обвивают щупальца тумана, с которым приходят мысли. Нехорошие мысли, чужие, но их так легко принять за свои. Надо уходить.

Тело бил озноб, я знала, что простыла, знала, что долго не выдержу. Холодно и сыро. Я не нечисть, чтобы отмахнуться от переохлаждения, оно запросто отправит меня в забытье. Как знать, может, видения джинна сменились бредом от высокой температуры, поэтому, даже если я войду в колышущееся безвременье, ничего не изменится.

Стоп. Так нельзя. Нельзя сдаваться даже во сне, иначе не проснешься.

Я вдохнула прохладный влажный воздух и подавила дрожь, боль острым крюком вцепилась в бок. Холод давно был у меня внутри.

— Мы в безвременье? — спросила я.

— Почти, — хранитель был грустным, — честно говоря, карман давно уже должен был схлопнуться.

— Карман?

— Карман, — подтвердил Макс. — Изобретение, — горький смешок, — для казни. Создают пузырь в безвременье, помещают приговоренного, и все. Либо сам свихнется и шагнет в non sit tempus, либо карман лопнет. Отсроченный приговор. Только сейчас он что-то уж очень отсрочился.

Исполнитель желаний не учел, что я опора стежки, пусть и другой. Этого хватило, чтобы продержаться вплотную к non sit tempus чуть дольше положенного.

— Максим, — позвала я.

— Вообще-то Максуд, — поправил он, — даже странно, какие глупые вещи начинают волновать на пороге вечности, —