не шевельнув и пальцем, подтолкнут тебя к поступку, но совершишь ты его сам, будь то подлость или подвиг, расхлебывать, соответственно, тоже будешь сам. В присутствии вторых удачи не жди, подавиться куском пирога или споткнуться на ровном месте — самые невинные последствия такого знакомства.
На лице пленника не было страха, была злость на тех, кто лишил его свободы. С губ не сорвалось ни одного слова, ни одного ругательства или проклятия. Только рычание, так ведет себя собака, попавшаяся службе отлова.
Угрим, не мешкая, взмахнул рукой — и удерживаемый окутался белесой дымкой изморози, навеки застывая ледяной статуей.
— Черт, — простонал меченый мужчина, отдергивая руки от замерзающей лапы с когтями.
Он был молод, черноволос, с широкими скулами и раскосыми азиатскими глазами.
— Можете не благодарить, — голос Угрима был холоден, как и его магия.
— Благодарить? — Хранительница обернулась, и от огня ее глаз отступили все. — Это лишенный разума, и мы взяли его живым, а ты…
— Он напал на ученика, его в любом случае ждала смерть, — не принял упрека наставник.
— Он оружие, — рявкнул черноволосый. — Родителям мальчика будет интересно, кто и по какой причине лишил нас шанса выйти на виновного.
Разгорающийся скандал нравился зрителям, которых с каждой минутой прибавлялось, ничуть не меньше, чем поимка голого человека. Дети постарше отважились подойти ближе, тихонько подавая какие-то знаки Алисе. Любопытство, жадное и неприкрытое, висело в воздухе. Лишь несколько лиц выражали сочувствие, а одно — страх. Карие глаза из-под русой челки испуганно смотрели на застывшего подо льдом пленника. Мальчишка, на вид немного старше раненого, очень уж старался не привлекать внимания, выглядывая из-за широкого ствола дальнего дерева. Как водится у нечисти, достиг он прямо противоположного эффекта: то одна, то другая голова, уловив эмоции, поворачивалась в его сторону. Правда, потом все взгляды все равно возвращались к нам, мало ли чего боится мелкий, да хотя бы того, что его застукают в неположенном месте. И я бы так решила, если бы парнишка не казался мне смутно знакомым. Тот же испуг был на его лице в первый мой визит в
— Я убил убийцу, — стоял на своем Угрим.
— Его бы допросили, и кто знает?..
Я отвлеклась на минуту, а когда опять посмотрела на толстый ствол, наткнулась на полное ярости лицо. Тут уж обошлось без гаданий, пацан исчез, на его месте стоял мой сосед. Что здесь забыл Веник — вопрос любопытный, но не настолько актуальный, а уж причин злиться на меня наберется воз и маленькая тележка. Удивляло другое: столь открытое проявление чувств было несвойственно осторожному падальщику.
— Допросили? Лишенного разума? — В голосе Угрима прорезалась ирония. — Я сэкономил всем время, звери не разговаривают.
— Поэтому и убил, — помощник хранительницы встал напротив учителя, — чтобы отрубить все концы? Допросы бывают разные.
Разговор явно выходил за рамки словесной перепалки.
— Адаш, ты смеешь обвинять меня? — Угрим прищурился и шагнул к черноволосому. — Ты — ходячее несчастье,[2] если уж кого и обвинят, то не меня.
Значит, все-таки злыдень, отметила я, невольно делая шаг назад и немного стыдясь этого.
— Вырви ему горло, Адаш! — азартно выкрикнула Пашка, и несколько человек в собирающейся толпе ее поддержали.
— Благодарю за поддержку! — сдержанно прокомментировал выпад бывшей подружки ледяной наставник. — На тебя, Прасковья, всегда можно было положиться.
Все были на взводе. Мужчины сцепились бы, это было вопросом времени. Все шло к хорошей драке. И она произошла. Но главные действующие лица удивили.
Из кустов, минуя ту тропинку, которой мы пришли, не выбежал, а вылетел молодой парень, подросток лет пятнадцати, с искаженным от ярости веснушчатым лицом. Он не видел никого: ни явидь, с которой едва разминулся, ни сошедшихся, как бойцовские петухи, учителей, ни хранительницу, ни застывших в ожидании зрителей. Его вела ярость, а перед глазами стояла одна цель.
— Ты за это заплатишь, Седая! — ломающийся голос сорвался на фальцет.
Он не остановился ни на мгновение, не позволил себе ни промедлить, ни задуматься. Я при всем желании не успела ему
