— Твоя будущая супруга, — загадочно повторяет синева.
— Это не зеленая и не фиолетка? — прощупываю сомнения.
— И даже не многолапая коричневая, — бирюзовая усмешка растворяется все быстрее. — Это величайшая волшебница Кавана, которая еще и сама не знает, что она такова. Вы не узнаете друг друга в лицо. Но это сделают ваши сердца.
— Папа! Давай найдем ее, папа! — Лисенок доволен и бодр.
Фиолетка уверенно пульсирует:
— Я так хочу к тебе прикоснуться… Ты придешь?
— Обязательно приду, малышка, — отвечаю ей, и она испаряется, забрав из ментала часть радуги.
— Прощай, — шепчет бирюза и уходит вслед за фиолеткой.
— Папа, я хочу посмотреть, кто сделал тебе больно! — дуется рыжий свет. — Я пойду смотреть! Раз мы будем жить тут, можно я поиграю с ними?
— А ты знаешь, куда идти? — говорю ему, а сам все еще сомневаюсь в истинности услышанного.
— Ну, па-а-ап, — ноет лисенок. — Я же слышу их страх!
— Марат? — спрашиваю его.
— Что? — удивляется красный.
— Это действительно ты?
— Мне было здесь так грустно и одиноко, что я решил забрать тебя к себе, папа, — шепчет сын. — Ты не сердишься? А маму я так и не нашел. Она, наверное, очень далеко улетела, к ангелам.
— Да, сынок, к самым ангельским ангелам улетела твоя мама, — утешаю его, а внутри молюсь, чтобы так и было. — Все, иди, играй.
И красный сполох радуги уходит из ментала. А потом я открываю глаза…
Первое, что я почувствовал, приходя в себя, — прохлада. Вокруг ничто не изменилось — все те же корни, глубокий сумрак и мириады светящихся гнилушек. Надо мной маячила рогатая голова Горотура, озабоченно глазевшего по сторонам. Уловив мое движение, тур громко выдохнул, выпрямился и сказал куда-то в сторону:
— Все в порядке, он пришел в себя.
— Это я уже поняла, — мелодично ответила Гаста, также появляясь в поле моего зрения.
Я вскочил на ноги и осмотрелся. Вроде бы ничего опасного рядом нет. В голове все еще крутился странный сон с говорящими цветами радуги. Маратик… От воспоминаний заболело сердце. А потом бодрый голосок ворвался в мысли, путая их: «Пап! А тут здорово! Не то что в лесу!» Я охнул и чуть не упал, но руки тура вовремя подхватили бренную тушку одного моркота, не дав шлепнуться в мокрый мох. Значит, это все не сон!
Я тут же с нехорошим чувством уставился на Горотура. Тот спокойно встретил мой взгляд, чуть склонил голову и глухо сказал:
— Прости, Террор.
— Значит, все ради народа? — проговорил я непослушными губами.
— Да, — выдохнул тур. — Но с первого дня, как я тебя увидел, мне нет покоя и по другой причине. Тот странный синий был не совсем прав. Ты стал занозой в моей голове.
Огромный кулак тура гулко впечатался в его грудь. Я усмехнулся с некоторой горечью:
— Но крылатые прежде всего.
— Хорош стонать. — В голосе тура прорезались злые нотки. — Мир не исчез, небо не рухнуло. Зато теперь мы можем смело действовать вместе, не имея тайн друг от друга.
Рогатый затянул распевные слова на непонятном языке. Гаста, молча наблюдавшая за нами, тенью скользнула ко мне, преклонила колено и сказала, глядя в глаза:
— Мои клятвы были настоящими, Террор. Твоя дорога — моя дорога. Твоя семья — моя семья. Ты позволишь называть тебя братом, раз судьба не дала нам шанса быть вместе? Я не приучена лгать…
Ее глаза заискрились смешинками, когда она закончила:
— Долго, по крайней мере.
