Чтобы они накинули ей на шею петлю и сдавливали, глядя, как она умирает, хрипит и сучит ногами? И чтобы это сделала ее собственная дочь? После того как рискнула жизнью, чтобы ее спасти?
Прикованная к Мечу женщина, несмотря на боль, улыбнулась:
– Я чувствую твой гнев, парень. Ты уверен, что направил его в нужную сторону?
Он ощерился, пытаясь овладеть нарастающей яростью:
– Я не знаю, но пока что просто позволяю ему гореть. Если не сделаю этого, то начну орать. – Он потянулся к поясу. – Это может быть яд?
Она перестала улыбаться:
– Что это?
Он пожал плечами:
– Знакомство с составом этой жидкости обеспечило бы для меня прижизненное внимание со стороны гильдии алхимиков. То есть внимание достаточно короткое, скажем честно. Потому я не спрашивал. У него нет ни вкуса, ни запаха. Двадцать капель, влитых в масляную лампу, за четверть часа наполнят дом усыпляющими парами. Через час можно хоть стены ломать – никто не проснется. Капля на кварту обеспечит отупение, две – легкую дремоту, пять – глубокий сон. От десяти у здорового сильного мужчины остановится сердце. Полагаю, что тебе хватит и семи. Без обид.
Она взглянула на него внимательней. С явственным размышлением на лице.
– У твоего гнева – странный запах. – Она выглядела так, словно пробовала воздух на вкус. – И он не горит… он слишком уж холоден. Ледяной. И я рада, что не я – его цель…
Она опустила голову.
– Пусть будет двенадцать капель, – сказала тихо. – Чтобы наверняка.
В одном женщина была права. Гнев его был холоден. Он превращал кровь в венах в лед, а сердце – в кусок замороженного мяса, бьющегося в монотонном ритме. Эмоции прятались глубоко, уступая место мрачному осознанию и неумолимой логике того, что до?лжно совершить. А означало это еще одно…
– Она должна меня попросить.
Обе вскинули головы и повернули лица в его сторону. Отчаяние и боль придали им схожее выражение, и теперь они действительно выглядели как мать и дочь.
– Что?
– Вы, сеехийки, давно уж имеете соответствующую репутацию. Она должна попросить о яде. Иначе через пару месяцев я могу получить в спину отравленную стрелку. Я знаю законы сеехийской родовой мести. Не хочу в это играть. – Он вскинул ладонь, не давая молодой ответить. – И она должна мне сказать, где находится копия Меча.
Девушка открыла рот, у Альтсина засвербело между лопатками.
– Стоять! – крикнул он, держа бутылочку на вытянутой руке двумя пальцами. – Если почувствую, что ты призываешь Силу, отпущу ее.
Вся троица замерла в неподвижности. Он начал мысленно считать. Один, два, три…
Прикованная к Мечу сеехийка внезапно фыркнула коротким смешком. Он едва не выпустил бутылочку.
– Я же говорила: лед. Хоть весь мир пропадай, а ты даже не моргнешь.
Дочь ее сжалась, скривилась от страдания.
–
–
–
–
– Ты слишком упряма, Аонэль, – проворчала старшая женщина. – Совсем как я.
Девушка расплакалась:
– А’н, не х’тела. Думала, что мы украли этот
Старшая осталась неумолима:
– Попроси его или уходи.
